Кто прав? Беглец

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ах, Боже мой, если бы да кабы, росли б во рту бобы; ты, кажется, искренно веришь в существование романов не в одних только книгах, – поверь, тут дело проще. Мне она нравилась физически. Красивая женщина, замужняя, умница.. знакомство с такою льстит самолюбию; я ей тоже, очевидно, не был противен, если бы что и случилось, уверяю тебя, она бы первая была очень рада, если бы я после того постарался с нею и не встречаться. Она бы поспешила все забыть и разве только под старость вспоминала бы иногда втихомолку об этом инциденте, как о приятном сновидении. Все это в порядке вещей, и никто, раз он не ханжа и не идиот, из-за таких пустяков не полезет на стену.

Пока я говорил, Мэри пристально смотрела мне в глаза с выражением не то изумления, не то испуга, причину которых я не вполне мог уяснить себе тогда. Мне оно показалось напускным.

– Чего ты так уставилась на меня, – с некоторой досадой спросил я, – точно в кунсткамере, я ведь не в спиртной баночке. Охота тебе комедии ломать?!

– По-твоему, это комедия?

– А по-твоему, драма?

– По-моему, это. . это. . это что-то такое, чего даже и подлостью мало назвать.. Боже мой, до чего мы с тобою разных полюсов люди. . и это осознать после четырехлетнего совместного житья.. Ты даже не сознаешь всю подлость, весь цинизм всего тобою сказанного, и это-то больше всего и угнетает меня.. Пойми ты, несчастный человек, если бы ты действительно полюбил ее, ради нее оставил нас, я бы, может быть, отравилась бы, но в душе извинила бы тебя. Что делать – сердцу не прикажешь.. А

теперь? Теперь я вижу во всем этом только пошлое, мелкое желаньице, ради удовлетворения которого ты не задумался разбить мое счастье, а в случае удачи счастье другой семьи, все это с таким легким сердцем, будто дело идет о каком-нибудь пикнике.. Ведь после этого я могу только презирать тебя.. Вот он мой идеал, избранник, муж мой, –

горько усмехнулась она и вдруг с новым порывом отчаяния заломила над головою своя руки. – Но кто, кто мог знать, угадать?! О как ты хитер, как ты жесток и неуязвимо бездушен. . Ты ли это, тот самый, которого я знала несколько лет, или тебя неожиданно, внезапно подменили?! Теперь ли ты стал таким или всегда был таков и только до поры до времени прятал свою душевную тину.. Значит, ты никогда не любил меня, такие, как ты, не любят, стало быть, все ложь, ложь кругом, целая система лжи. . а я-то глупая, желая нравиться тебе, удержать твою любовь, которой никогда и не было, коверкала свою натуру.. о глупая, глупая.. Как ты в душе, должно быть, смеялся надо мною!.

Боже мой, Боже мой, такое разочарование, и в ком же, в самом близком человеке.. Вчера я еще гордилась тобою, уважала тебя, верила тебе, дорожила твоим мнением, а сегодня я только могу презирать тебя, мне жаль тебя, жаль твоего нравственного убожества.. Пойми, если можешь, пойми весь ужас этого положения, всю его безвыходность.. Пойми, что все кончено, что, против моего желания, вопреки мне самой, ты в моих глазах отныне не иное что, как пошленький эгоист, с мелкой душонкой, лгунишка и фразер. . Ты навеки погиб для меня, навеки, навеки!

Чем дольше она говорила, тем больше охватывал ее какой-то экстаз, лицо ее разгорелось, глаза сверкали, и голос становился как бы металлически-звонким. Я невольно залюбовался ею, но признаюсь, слова ее мало на меня подействовали.

– Знаешь, ты мне сейчас напомнила Гореву в роли

Юдифи, когда она появляется перед народом с головою

Олоферна в руках. Но напрасно ты так широко открыла фонтан своего красноречия, как выражается один из лейкинских героев. Мы, очевидно, друг друга не поймем, хотя бы обладали оба в сложности красноречием Цицерона, ты верно сказала, оба мы разных полюсов люди, разных взглядов и никогда не сговоримся, а потому бросим бесплодную полемику, я, с своей стороны, обещаю тебе и готов поклясться священной особою Изиды, что ничего подобного никогда не повторится. Чувства мои к тебе не изменились, если можешь простить – прости, не можешь –

делай как знаешь, только брось ты, пожалуйста, твой высокопарный слог, а то ни дать ни взять непризнанный талант на любительской сцене.

– Я уезжаю.

– Куда?

– Это до вас не касается. Впрочем, когда нужно будет, вы узнаете, я прятаться и лгать не стану.

– Комедия и фразы. Куда ты пойдешь? Глупые вы, бабы, и больше ничего.

– Помните, Федор Федорович, – глухо произнесла

Мэр», – оскорбление женщины, будь то жена или нет, –