– Не знаю, если, по-твоему, ревновать – любить, то не люблю. У каждого свой взгляд на вещи, у мужиков: если муж жену не бьет – значит, не любит. Прикажешь для доказательства любви за косы оттрепать?
– Ты не рассердишься, если я тебя спрошу, я давно все собираюсь, да боюсь – ты обидишься.
– Валяй на здоровье.
– А ты бы согласился на развод?
– За деньги – ни за какие миллионы, а даром, пожалуй, смотря по обстоятельствам.
– Это как же так, по обстоятельствам?
– Если бы я убедился, что человек, которого ты полюбила, достойней меня или не то чтобы достойней, а может лучше моего устроить твое счастье. Тогда бы я, мне кажется, уступил бы. .
– Старая песня. На практике неприменимо. Никто никогда не сознается в превосходстве другого с полной искренностью, да и ты, я знаю, потому так сладко поешь, что уверен во мне, а увлекись я кем-нибудь, ты бы сделался ревнивее самого ревнивого ревнивца.
– Не знаю. Попробуй. Однако уже два часа ночи, Спать пора. Adio mia carissima47. Приятных сновидений.
Маня ничего не ответила и улеглась, плотно до половины головы закутавшись в одеяло. Я тотчас же заснул как убитый. Не знаю, сколько прошло времени, но вдруг я почувствовал, что кто-то тормошит меня. Я открыл глаза.
При бледно-розовом свете фонарика я увидел Маню, она сидела, наклонившись надо мной и обвив руками мою голову, осторожно, чуть касаясь губами, целовала меня в лоб и глаза. На ресницах ее блестели слезы.
– Мэри, что с тобою? – спросил я, с удивлением всматриваясь в ее лицо.
– Я сама не знаю, мне отчего-то невыносимо грустно, так грустно, как никогда не было, я точно боюсь чего.
– Да ты, мать моя, и взаправду не влюблена ли? Только в кого же, не в этого же орангутанга Зуева?
– Он вовсе не орангутанг, у него замечательно прекрасное сердце. Посмотри, как относится он к своей жене, даром что она не стоит и одного его мизинца. Всегда он серьезный, внимательный, никогда никого не осмеет, ни над чем не глумится.
– Словом – идеал. Не про него ли сочинил Пушкин:
47 Прощай, моя дорогая