Ледяной ад

22
18
20
22
24
26
28
30

Проводив девушку до палаты, врач ушел. Марта бесшумно подошла к постели больного, легко тронула его за руку, но заговорить не решилась. Видя ее колебания и понимая, что только нечто очень важное могло привести сюда эту красивую девушку в черном, Жервэ попытался, хотя и был очень слаб, начать разговор.

— Чем могу служить, мадам… Мадемуазель?..

— Марта Грандье.

— А, его дочь… и в трауре… Боже, что случилось?

— Мой отец умер. В Мезон-Лаффите совершено убийство, вы тоже оказались жертвой покушения. И во всем этом обвиняют невинного человека! Умоляю, месье, расскажите мне, что с вами произошло; кто вас ударил, как, при каких обстоятельствах? Постарайтесь вспомнить, прошу вас!

— К сожалению, мой рассказ будет краток, — тихо прошептал раненый. — Я преследовал верхом человека в коричневой ливрее… которому ваш отец вручил перед этим конверт… Человек тоже был на лошади… а привел ее лесной объездчик.

— Не помните, как выглядел человек в ливрее?

— Он показался мне высоким… сильным… светловолосым. Гладко выбрит, как слуга… из хорошего дома. Он скакал галопом, иногда поджидал меня… потом опять уходил, как если бы хотел заманить… в ловушку. Я слишком поздно это понял. Скачка длилась уже четверть часа… и, хотя я плохо знаю лес, мне показалось, что мы движемся по кругу… в ограниченном безлюдном пространстве… Да, без сомнения, мы вновь пересекли тот перекресток… те же деревья… та же калитка… А я был один… без оружия… Положение показалось мне серьезным, я стал догадываться, что мне готовят западню. Вот снова проезжаем мимо калитки… она широко открыта… Человек поворачивается в седле, смеется мне в лицо… громко свистит… И вдруг что-то обвивается вокруг моей головы… охватывает туловище… Это лассо! Я уже не могу двинуться и, как куль, со страшной силой сброшен с коня на землю… Я все же пытался бороться, кричать, защищаться… Мне не дали. Человек в одежде лесного объездчика выскочил из-за дуба… это он держал лошадь под уздцы… там… на перекрестке… О, я узнал бы его и через много лет!.. Невысокий, коренастый, очень ловкий, с каштановой бородой… Все произошло молниеносно. Сильнейший удар по голове… Мне показалось, что моя бедная голова раскалывается, разлетается на куски…

Марта вытирала слезы, слушая эту исповедь, голос раненого был тих и временами почти неразличим.

— Довольно! Прошу вас, остановитесь, — воскликнула молодая девушка, видя, каких усилий стоит сыщику этот рассказ. — Спасибо, от всего сердца спасибо! Ваши слова избавят от отчаяния безутешных стариков родителей, возвратят свободу и честь невиновному. Теперь я тоже многое могу рассказать, если только вы в состоянии слушать.

— Говорите, мадемуазель, говорите. Если я буду знать все, я успокоюсь, мне необходимы подробности этого ужасного дела… Но позвольте мне еще одно добавление… Человек, набросивший на меня лассо, действовал с удивительной ловкостью. Ведь он бросил его в тот момент, когда я шел тройным галопом, низко пригнувшись в седле… Единственные, кто способны на такое, — латиноамериканцы… гаучо… мексиканцы… Этот человек, несомненно, иностранец и долго жил в Южной Америке…

«Как хорошо! Часть обвинений против Леона Фортэна уже рушится, — подумала тем временем Марта. — Он не причастен к покушению в лесу. Этот бедный полицейский — живое свидетельство его невиновности. И мы, конечно, также докажем, что не он убийца несчастного с улицы Сен-Николя».

Затем мадемуазель Грандье рассказала сыщику об аресте Фортэна и об уликах против него. Жервэ уже начал уставать, но старался запомнить все подробности.

— Это очень запутанная история, мадемуазель. Ах, если бы я был на ногах! Я бы стал биться за реванш, ведь меня просто «прокатили»… Эти люди очень сильны, у них прекрасная организация… И все же рассчитывайте на меня… Я помогу вам чем смогу, как только поправлюсь…

— Спасибо, месье Жервэ, от всей души спасибо. Я вновь приду вас навестить, рассказать новости. И вы тоже давайте знать о вашем состоянии. Хорошо?

— Обещаю.

— У меня к вам последняя просьба. Есть здесь перо и бумага?

— Вот тетрадь, где записывают ход моей болезни.

— Этого более чем достаточно.

Мадемуазель Грандье вырвала лист и быстро написала: