— Если бы так! — вздохнул Поль.
— Более чем вероятно, что они отправились, как и говорили, на Клондайк, чтобы там попытаться в богатых золотых шахтах «сорвать» несколько миллионов, — настаивал детектив. — Ведь теперь у них есть начальный капитал — пятьдесят тысяч франков.
— Уверен, что преступников нетрудно будет задержать при отъезде в Америку.
— Они слишком умны, чтобы сесть на французский, а тем более на английский пароход, — возразил журналист. — Скорее всего бандиты отправились на границу с Бельгией или Германией, собираясь уехать либо из Бремена, либо из Антверпена.
— Ах, если бы я мог быть сразу в двух местах! — посетовал мистер Тоби.
— Так в чем же дело? Поезжайте в Бремен, а вашего коллегу отправьте в Антверпен.
— Я не решался попросить вас отпустить меня. — Глаза английского сыщика загорелись. — Ведь мой патрон приказал охранять вас.
— Спасибо, дорогой друг, — улыбнулся журналист, — я и сам могу теперь за себя постоять. Ни о чем не беспокойтесь и ежедневно сообщайте новости.
Когда оба детектива уехали, Редон отправился в Версаль и попал туда в самый момент освобождения Фортэна; узник, которого содержали в строгой изоляции, оказался на улице, не понимая, что произошло, поскольку освободили его, как и задержали, без всяких объяснений. У стен прокуратуры Леон нашел своего верного друга-журналиста, но не сразу его узнал из-за сбритой бородки, худобы и бледности. Взволнованные чуть ли не до слез, они не знали, с чего начать разговор, так много всего накопилось за время их разлуки. Наконец Поль взял молодого ученого под руку и предложил скорее поехать в Мезон-Лаффит, где бедного узника ждали убитые горем, но не потерявшие надежду родители.
По дороге репортер вкратце рассказал Фортэну о том, что за это время произошло, стараясь по мере возможности умолчать о своей роли в его освобождении.
Слух об освобождении Леона их опередил, и на вокзале в Мезон-Лаффите собралась целая толпа, но ею руководили отнюдь не участие и симпатия, а любопытство и враждебность.
Замечено, что чувства, охватывающие толпу — восхищение, ненависть, энтузиазм и прочие, — вспыхивают как бы на пустом месте, без видимых объяснений. Часто случайно сказанное, не так услышанное или плохо понятое слово может привести к стрельбе, обратить любовь в ненависть, равнодушие в безумие. Приблизительно по такой схеме и развивались события на вокзале в Мезон-Лаффите. Видя спускавшегося по вагонным ступенькам молодого Фортэна, кто-то заметил:
— Смотри-ка, Леон Фортэн. Ведь его обвиняли в убийстве на улице Сен-Николя. Раз выпустили, значит, он не виновен.
Кто-то из окружающих повторил:
— A-а, да, убийца с улицы Сен-Николя…
Еще кто-то подхватил:
— Убийца…
И вот уже пошло гулять по толпе:
— Убийца! — Кто? — Вон, высокий блондин, это он убийца… — Душегуб!..
Люди толкались, тянули шеи, приподнимались на цыпочки.