Фрик направил объектив на плато Оргалл и стал внимательно разглядывать покрытые лесами темные склоны Плезы, далекий силуэт замка — все, что попадало в поле зрения.
— Гляди-ка! — внезапно вскричал он. — Четвертая-то ветка валяется на земле! И никто не станет подбирать ее, чтобы бросить в костер на Иванов день! Дураков у нас нет: ведь тот, кто это сделает, погубит и жизнь и душу… Лишь один охотник не позднее полуночи подберет ветку и бросит в адский огонь. И это будет сам черт!
Чертом в этих местах называют сатану.
Еврей собирался было спросить, что означает слово «черт», ибо людям, никогда не бывавшим в окрестностях деревушки Верст, оно неизвестно, как вдруг Фрик испуганно воскликнул:
— А что там за туман вокруг башни? Да нет, не туман, больше похоже на дым… Не может быть! Уже много лет печи в замке не топятся!
— Но вы же видите своими глазами!
— Не может быть! Просто стекло, наверное, запотело.
Фрик потер стекло рукавом и снова направил трубу на замок. Сомнений быть не могло — столбом валивший дым поднимался в небо и таял в неподвижном воздухе.
Фрик молчал, сосредоточив все свое внимание на замке, контуры которого были размыты тенью, накрывшей плато Оргалл.
Наконец пастух опустил трубу и потянулся к кошелю, висевшему у него на поясе.
— Сколько стоит ваша игрушка?
— Полтора флорина[52].
Продавец уступил бы трубу и за флорин, если бы пастух догадался поторговаться, но тот только крутил головой от удивления, молча доставая деньги.
— Вы для себя покупаете?
— Нет, для хозяина. Он даст за нее два флорина.
— Прощайте, приятель.
— Добрый путь.
Фрик свистом подозвал собак и погнал стадо по дороге в Верст.
Еврей недоуменно пожал плечами. Какой-то сумасшедший! Знать бы раньше, можно было запросить больше.
Уложив поаккуратнее товары на лотке, торговец, направлявшийся в Колошвар, спустился на берег Силя и потом куда-то исчез. Куда? Это не важно, мы с ним больше не встретимся.