— Но почему же, милый?
— Потому что он больше.
Правда, однажды Грип, получив несколько пенсов за кое-какие поручения, купил пирог, испеченный по меньшей мере неделю тому назад.
— Ну и как? Вкусно? — спросил он Малыша.
— О!.. Мне кажется, что он с сахаром!
— Уверяю тебя, он очень сладкий, — ответил Грип, — и туда положили настоящий сахар к тому же!
Иногда Грип и Малыш прогуливались вплоть до предместья Солтхилл. Оттуда можно было увидеть весь залив, живописнее которого едва ли что найдется во всей Ирландии, три острова Аран, торчащие при входе как три конуса залива Виго[71], — еще одно сходство с Испанией, — и, сзади, дикие горы Бюррен, Клэр[72], а далее — прибрежные отвесные скалы Мохер. Затем они возвращались в порт, на набережные, шли вдоль доков, заложенных еще в тот период, когда из Голуэя рассчитывали сделать отправную точку трансатлантических линий, которая могла бы стать самым коротким путем между Европой и Соединенными Штатами Америки.
Заметив несколько кораблей, стоявших на якоре в заливе или швартовавшихся в порту, мальчики ощущали, что их притягивает к судам какая-то неведомая сила, порождаемая надеждой на то, что море должно быть менее жестоким, нежели земля бедняков. Казалось, что оно сулит им более сносное существование, что жизнь на океанских просторах прекрасна, что ремесло моряка уж конечно может обеспечить здоровье ребенку и кусок хлеба взрослому мужчине.
— Как чудесно, должно быть, плавать на таких кораблях... под большими парусами, — говорил Малыш.
— Если бы ты знал, как мне этого хочется! — отвечал Грип, качая головой.
- Тогда почему же ты не стал матросом?..
— Ты прав... Почему я не стал моряком?..
— Ты был бы уже далеко-далеко...
— Может быть, так и будет... когда-нибудь! — ответил Грип.
Однако он не был матросом.
Порт Голуэя образован устьем реки, берущей начало в Лох-Корриб и впадающей в залив. На другом берегу, по ту сторону моста, раскинулась занятная деревушка Кледдаха с четырьмя тысячами жителей. Там жили одни рыбаки, долгое время пользовавшиеся самоуправлением; в древних хартиях было записано, что мэр деревушки считался ее королем. Грип и Малыш изредка добирались и сюда. Чего бы только не дал Малыш, чтобы стать своим среди просоленных, обветренных людей, оказаться вдруг сыном одной из крепких, под стать своим мужьям, немного диковатых женщин, с примесью валлийской[73] крови. Да! Он завидовал веселой деревенской детворе, явно более счастливой, чем во многих ирландских городах. Детишки кричали, играли, барахтались в воде. Он так хотел бы быть одним из них... Ему хотелось протянуть им руку. Одетый в отрепья Малыш на это не решался, ведь, заметив его, детишки могли бы подумать, что он пришел за подаянием. Поэтому он держался в сторонке, со слезами на глазах, а затем тащился на базарную площадь, чтобы посмотреть на серебрящуюся макрель, сероватую селедку, единственную рыбу, которую предпочитают рыбаки Кледдаха. Что касается омаров, крупных крабов, в изобилии прячущихся в каменистых нагромождениях залива, то Малыш не мог поверить, что они также съедобны, хотя Грип утверждал — на основании слухов, — что «содержимое раковины не хуже настоящего пирожного». Быть может, наступит день, когда они смогут убедиться в этом сами.
Когда прогулки за стенами города заканчивались, приятели возвращались по узеньким и мрачным улицам в квартал, где находилась «рэгид-скул». Они шли среди руин, превративших Голуэй в городок, как бы разрушенный землетрясением. Возможно, эти руины и сохранили бы определенное очарование, будь они природными. Однако здесь от домов, недостроенных из-за отсутствия средств, от зданий с едва намеченными стенами, от всего того, что носило следы недавнего разрушения, а не работы долгих веков, веяло мрачной безысходностью.
Самым унылым среди бедных кварталов Голуэя, наиболее отталкивающим, чем последние лачуги предместья, было тошнотворное жилище, омерзительное и отвратительное прибежище, где влачили жалкое существование сотоварищи Малыша, вот почему он и Грип никогда не спешили, когда приходило время возвращаться в «рэгид-скул».
Глава IV
ПОХОРОНЫ ЧАЙКИ