— Да ведь это шарманка доктора Йогаузена! — сказал Джон Корт.
— Такой водонепроницаемый механизм может быть только у нее! — поддержал Макс Губер. — Теперь я понимаю, почему в ночь нашего прибытия в Нгалу мне почудилось, будто я слышу вальс Вебера над головой!
— И вы ничего не сказали нам об этом, Макс?
— Я думал, что мне приснилось, Джон!
— Что касается инструмента, — продолжал Джон Корт, — то я убежден: вагди притащили его из хижины доктора.
— После того, как растерзали беднягу!
Пышно разукрашенный вагди наверное, руководитель местного оркестра занял позицию перед инструментом и принялся крутить ручку.
И тотчас же вальс, которому не хватало нескольких нот, громко зазвучал к превеликому удовольствию аудитории.
Начался концерт, сменивший хореографические упражнения. Толпа внимала ему, покачивая головами, правда, не попадая в такт. Впрочем, звуки вальса явно не навевали ей тех вращательных движений, которые они сообщают цивилизованным людям Старого и Нового Света.
Как бы сознавая всю важность своего занятия, вагдийский дирижер с полной серьезностью все крутил и крутил рукоятку музыкального ящика.
Интересно, знает ли кто-нибудь в Нгале, что шарманка заключает в себе и другие мелодии? Таким вопросом задавался Джон Корт. Не могли ли как-нибудь случайно эти дикари обнаружить, что, нажав на пружину, можно заменить мелодию Вебера другой?
Как бы там ни было, после получаса, посвященного исключительно вальсу Вебера, исполнитель нажал на боковую клавишу, как это делает уличный шарманщик с инструментом, висящим у него на плече.
— Вот это да! — вырвалось у Макса Губера. — Здорово! Просто чудо…
Действительно чудо. Не иначе, как кто-нибудь обучил этих африканских дикарей обращению с механизмом, показал им, как извлекать из аппарата все мелодии, спрятанные в его утробе.
Затем ручка снова пришла в движение. И тотчас же на смену немецкой музыке пришла французская, полилась мелодия очень популярной душещипательной песенки "Милость Бога".
Всем известен этот «шедевр» Луизы Пюже. И каждый помнит, что куплет исполняется там в ля миноре на шестнадцати тактах, а рефрен в ля мажоре, согласно всем правилам искусства той поры.
— Ах несчастный!.. Ах негодяй! — прорычал Макс Губер,
и его возмущенные возгласы привлекли внимание, вызвав многозначительное перешептывание аудитории.
— Кто этот негодяй? — спросил Джон Корт. — Тот, который играет на шарманке?
— Нет! Тот, который ее изготовил! Чтобы сэкономить, он не заложил в ее нутро ни "до диеза", ни "соль диеза"! И этот припев, который должен звучать в ля мажоре: "Иди, мое дитя, прощай, На милость Бога…" — он исполняет в до мажоре!