— Да это… просто преступление! — со смехом воскликнул Джон Корт.
— А эти варвары ни черта не замечают… даже не возмущаются, как должен бы возмутиться каждый человек, наделенный слухом!
Нет! Никакого негодования не вызывала у вагди музыкальная халтура! Они совершенно иначе воспринимали преступный подлог! И если они не аплодировали, хотя и обладали могучими ладонями клакеров[359], то физиономии их сияли блаженством, и все поведение и позы свидетельствовали о глубочайшем экстазе.
— Да уже только по одной этой причине их следует зачислить в разряд животных! — бурно возмущался Макс Губер.
Судя по всему, другие мотивы в шарманке отсутствовали, и немецкий вальс и французская песенка сменяли друг друга в течение следующего получаса. Прочие записи, скорее всего, были повреждены. Необходимые для вальса ноты, к счастью, были на месте, и немецкий композитор не вызывал у Макса Губера такого отвращения, как романсовые куплеты.
По окончании концерта танцы возобновились с удвоенным рвением, а крепкие напитки еще обильнее полились в вагдийские глотки. Солнце скатилось за макушки деревьев на западной стороне, и среди зелени загорелись факелы, освещая площадь, которой после коротких сумерек предстояло погрузиться в полную темноту.
Макс Губер и Джон Корт были сыты праздником по горло и уже подумывали о том, чтобы вернуться в свою хижину, когда Ло-Маи вдруг произнес:
— Мсело-Тала-Тала!
Неужели, правда?.. Его Величество решил все-таки лично принять восторги своего народа? И он соблаговолит наконец спуститься со своего Олимпа, недоступного простым смертным? И Джон Корт с Максом Губером решили остаться.
В самом деле, какое-то движение началось возле королевской хижины, ему отвечал глухой рокот толпы. Дверь открылась, построился конвой, начальник Рагги занял место во главе.
Почти тотчас появился трон — старый диван, задрапированный тряпками и листьями, он плыл на крепких плечах четырех носильщиков, а на нем торжественно восседал Его Величество, человек лет шестидесяти, с седыми волосами и бородой, весьма плотного сложения, так что ноша, вероятно, была нелегкой даже для бравых служителей; голову вместо короны украшал венок из зелени.
Кортеж[360] тронулся в путь, по всей видимости, с намерением обогнуть площадь, совершить круг почета перед верноподданными короля.
Вагди припали к земле, распростерлись ниц, застыли в коленопреклоненных позах в абсолютном молчании, как будто загипнотизированные явлением августейшего Мсело-Тала-Тала.
Монарх, впрочем, оставался вполне равнодушным к оказанным ему почестям, вероятно, он давно привык ко всеобщему поклонению, и его не трогал молитвенный экстаз толпы.
Мсело-Тала-Тала едва удостаивал ее легким поворотом головы. Ни единого жеста с его стороны, если не считать, что раза два или три он почесал длинный нос, вооруженный толстыми стеклами очков, что оправдывало его прозвище «Отец-Зеркало».
Двое друзей с напряженным вниманием разглядывали монарха, когда кортеж проходил мимо них.
— Да это же… человек! — с изумлением воскликнул Джон Корт.
— Человек? — переспросил Макс Губер.
— Ну да… человек… и к тому же белый!
— Неужели белый?!