Однако эти красоты природы, казалось, ни на секунду не могли отвлечь молодую ливонку от ее мыслей. Ей виделось только одно — цель, которую нужно достичь, и Кама была для нее лишь самым легким путем достижения этой цели. В глазах ее, когда они обращались на восток, вспыхивал яркий свет, словно взглядом своим она хотела пронзить непроницаемый горизонт.
Держа свою руку в ладони спутника, Надя, помедлив немного, повернулась к нему с вопросом:
— Как далеко мы уже от Москвы?
— В девятистах верстах! — ответил Михаил Строгов.
— Девятьсот из семи тысяч! — прошептала девушка.
Был час завтрака, о чем возвестило позвякивание колокола. Надя последовала за Михаилом Строговым в ресторан. Она даже не прикоснулась к таким подававшимся отдельно закускам, как икра, тонко нарезанная селедка, ячменная водка с анисом, которые — согласно обычаю, общему для всех северных стран, будь то Россия, Швеция или Норвегия, — призваны возбуждать аппетит. Надя ела мало, и скорее всего — по бедности, из-за крайней ограниченности в средствах. Поэтому и Михаил Строгов счел своим долгом удовольствоваться тем, что выбрала его спутница, взяв немножко кулебяки — пирога с яичным желтком, рисом и тертым мясом, затем красной капусты с начинкой из икры, а в качестве напитка — стакан чаю.
Тем самым на завтрак не потребовалось ни долгого времени, ни больших денег; не прошло и двадцати минут, как Михаил Строгов и Надя уже поднимались на палубу «Кавказа».
Они уселись на корме, и Надя, понизив голос, чтобы слышал только ее спутник, без каких-либо околичностей объявила:
— Брат, я дочь ссыльного. Зовут меня Надя Федорова. Мама моя умерла в Риге меньше месяца назад, а я еду в Иркутск к отцу — вместе отбывать ссылку.
— Я и сам тоже еду в Иркутск, — сказал в ответ Михаил Строгов, — и сочту за Божескую милость, если мне будет позволено передать Надю Федорову в руки ее отца живой и невредимой.
— Спасибо, братец! — ответила Надя.
Михаил Строгов добавил, что ему удалось получить на путешествие в Сибирь особую подорожную, благодаря которой власти никаких препятствий им чинить не будут.
Надя ни о чем больше не спрашивала. В той встрече, которую Провидению угодно было устроить ей с этим простым и добрым молодым человеком, она видела лишь одно — шанс добраться до своего отца.
— У меня, — сказала она, — тоже было разрешение, дававшее мне право ехать в Иркутск; но из-за постановления нижегородского губернатора оно утратило силу, и без тебя мне не удалось бы выехать из города, где я бы наверняка погибла.
— Как же ты, Надя, — ответил Михаил Строгов, — набралась смелости в одиночку отправиться в путь через сибирские степи?
— Это был мой долг, братец.
— Но разве ты не знала, что из-за мятежа и нашествия пробраться через этот край теперь почти невозможно?
— Когда я выехала из Риги, о татарском нашествии еще не было известно, — ответила молодая ливонка. — Об этой новости я узнала только в Москве!
— И несмотря на это поехала дальше?
— Это был мой долг.