— Ты смелое дитя, Надя, — ответил Михаил Строгов, — и сам Бог указал бы тебе путь!
В течение этого дня стараниями ямщиков, сменявшихся на каждой станции, тарантас быстро несся вперед. Даже горные орлы не сочли бы для себя зазорным сравнение с «орлами» больших дорог. Высокая цена, уплаченная за каждую лошадь, и щедрые «чаевые» служили нашим путешественникам совершенно особой рекомендацией. Возможно, станционные смотрители и усматривали нечто необычное в том, что после недавнего постановления молодой человек и его сестра, оба явно русские, свободно едут через Сибирь, закрытую для прочего люда, однако бумаги у них были в порядке, они имели право на проезд. И поэтому верстовые столбы быстро исчезали позади тарантаса.
Однако не одни Строгов и Надя следовали по дороге из Перми в Екатеринбург. Уже с первых станций царский гонец понял, что впереди него едет еще какая-то повозка; но коль скоро с лошадьми трудностей не возникало, повозка эта не очень занимала его.
В первый день остановки устраивались лишь для того, чтобы поесть. На почтовых станциях всегда можно найти и ночлег и еду. Впрочем, если не найдется сменных лошадей, гостеприимство окажут и в доме русского крестьянина. В этих селах с их белокаменными часовнями под зеленой крышей, как две капли воды похожих друг на друга, путник может постучаться в любую дверь. И ему откроют. Выйдет улыбающийся мужик и протянет гостю руку. Путешественнику предложат хлеб-соль, поставят на огонь «самовар», и он почувствует себя как дома. Чтобы гостя не стеснять, хозяева даже уйдут к соседям. Приехавший чужеземец становится для всех родственником. Ведь это его «Бог послал».
На очередной станции, куда приехали к вечеру, Михаил Строгов, побуждаемый каким-то инстинктом, спросил у станционного смотрителя, сколько часов назад проследовал через станцию ехавший впереди экипаж.
— Тому часа два будет, батюшка, — ответил смотритель.
— Это дорожная карета?
— Нет, телега.
— А сколько путников?
— Двое.
— И они гонят во весь опор?
— Орлы!
— Тогда велите запрягать поскорее.
Решившие не останавливаться ни на час, Строгов и Надя ехали всю ночь.
Погода по-прежнему стояла превосходная, но чувствовалось, что сгустившаяся атмосфера понемногу насыщается электричеством. Ни одно облачко не перехватывало солнечных лучей, а от земли исходил, казалось, горячий пар. Приходилось опасаться, как бы в горах не разразилась одна из тех бурь, которые в здешних местах ужасны. В сознании Михаила Строгова, привыкшего распознавать погодные приметы, жило предчувствие близящейся борьбы стихий, которое держало его в неослабном напряжении.
Ночь прошла без происшествий. Несмотря на тряску тарантаса, Надя на несколько часов забылась сном. Приподнятый верх повозки пропускал ту малость воздуха, которой так жаждали легкие, задыхавшиеся в нестерпимо душной атмосфере.
Михаил Строгов бодрствовал всю ночь, не доверяя ямщикам, которые на своем облучке слишком охотно поддаются дреме, и ни на станциях, ни в дороге не было потеряно ни часу.
На следующий день, 20 июля, около восьми часов утра на востоке показались первые контуры Уральских гор. Однако эта важная горная цепь, отделяющая Европейскую Россию от Сибири, была еще слишком далеко, чтобы можно было надеяться достичь ее до конца дня. Тем самым переход через горы предстоял на следующую ночь.
Весь этот день небо покрывали облака и переносить жару было легче, хотя погода с очевидностью предвещала грозу.
Возможно, ввиду этих примет благоразумнее было бы не ехать в горы глядя на ночь, как и поступил бы Михаил Строгов, если бы ему позволялось ждать; но когда на последней станции ямщик обратил его внимание на раскаты грома, прокатившиеся по ущельям горного массива, Михаил только спросил: