— Я дал отшлифовать его Якобусу Вандергаарту, но не знаю, куда он его унес.
— Вы доверили такой алмаз старому сумасброду? — вскричал Джон Уоткинс вне себя от ярости.— Но это же безумие, месье! Просто безумие!
— Ба! — ответил Сиприен.— А что, по-вашему, Якобус или кто другой может сделать с алмазом, который для людей, не знающих о его происхождении, стоит по меньшей мере пятьдесят миллионов? Думаете, его можно продать и чтоб это осталось в тайне?
Казалось, этот аргумент мистера Уоткинса убедил. От алмаза такой стоимости отделаться было бы, разумеется, не так легко. И все-таки фермер чувствовал беспокойство, он много бы, да... много бы отдал, чтобы неосторожный Сиприен не доверил камень старому гранильщику... или, по крайней мере, чтобы старый гранильщик вместе с драгоценным камнем уже вернулся в Грикваленд!
Однако Якобус Вандергаарт выговорил себе месяц, и при всем нетерпении Джону Уоткинсу оставалось только ждать. Нечего и говорить, что в последующие дни его обычные сотрапезники Аннибал Панталаччи, герр Фридель и еврей Натан не упускали случая как-нибудь съязвить в адрес шлифовщика.
— Да и зачем бы ему возвращаться в Грикваленд,— рассуждал Фридель,— ведь ему так легко присвоить этот алмаз: он ничем не выдает своего искусственного происхождения.
— А затем, что ему все равно не найти покупателя! — отвечал мистер Уоткинс, повторяя аргумент молодого инженера, хотя теперь он уже и не приносил успокоения.
— Хорош довод! — возражал Натан.
— Да, довод хорош! — подхватывал Аннибал Панталаччи.— И поверьте, в настоящий момент старый крокодил уже далеко! Нет ничего проще, а уж для него особенно, взять да извратить природу этого камня, сделав неузнаваемым! Вы ведь даже не знаете, какого он цвета! Кто может помешать ему разрезать его на четыре или шесть частей и путем дальнейшего расщепления сделать из него несколько алмазов все еще внушительной величины?
Эти рассуждения тревожили душу мистера Уоткинса, который начинал думать, что Якобус Вандергаарт и впрямь уже не объявится. Один лишь Сиприен твердо верил в порядочность старого гранильщика и во всеуслышание утверждал, что в условленный день он непременно вернется. И он оказался прав.
Якобус Вандергаарт вернулся на сорок восемь часов раньше срока. Таково было его прилежание и усердие, что он сумел отшлифовать алмаз за двадцать семь дней. Мастер возвратился среди ночи, чтоб успеть обработать камень на точильном круге, тем завершив его шлифовку, и утром двадцать восьмого дня старик предстал перед Сиприеном.
— Вот ваш камень,— просто сказал он, кладя на стол маленький деревянный ящичек.
Сиприен открыл его и застыл, ослепленный.
На подстилке из белой ваты лежал огромный черный кристалл в форме двенадцатигранного ромбоида[71], отбрасывая огни такой яркости, что, казалось, озарял всю лабораторию. Это сочетание цвета черных чернил, совершенной прозрачности и несравненной преломляющей силы производило неизъяснимо волшебное и волнующее впечатление. Невольно У молодого инженера возникало ощущение, что он присутствует при явлении поистине уникальном...
— Это не только самый крупный алмаз, но и самый красивый в мире! — торжественно, с оттенком отеческой гордости, произнес Якобус Вандергаарт.— Он весит четыреста тридцать два карата! Вы можете похвалиться созданием шедевра, ваше пробное творение стало творением мастера!
Сиприен на комплименты старого шлифовщика ничего не ответил. Сам он считал себя не более чем автором любопытного эксперимента — только и всего. Много других людей, при всем их неистовом рвении, так ничего и не добились на поприще, где он только что одержал бесспорную победу. Однако чем может обернуться производство искусственных алмазов для людей? Через какое-то время оно неизбежно приведет к разорению всех тех, кто жил торговлей драгоценными камнями, и, в общем, никого не сделает богатым. Чем больше инженер размышлял, тем быстрее оставляло его чувство опьянения, овладевшее им в первые часы после завершения опыта. Да! Теперь тот же алмаз, столь восхитивший его в руках Якобуса Вандергаарта, казался уже обыкновенным, ничего не стоящим камнем, которому в ближайшем будущем предстояло утратить даже ценность раритета[72].
Сиприен забрал ларчик, на котором поблескивал несравненной красоты камень, и, пожав старику руку, направился к ферме мистера Уоткинса.
Фермер находился в комнате с низким потолком, служившей ему спальней, и по-прежнему в состоянии тревоги и беспокойства ожидал возвращения Якобуса Вандергаарта, которое казалось ему невероятным. Дочь его была рядом и, как могла, старалась успокоить его.
Сиприен толчком открыл дверь и на мгновение задержался на пороге.
— Ну что? — живо спросил Джон Уоткинс, резво вскочив на ноги.