— Чтоб завтра все были готовы к церемонии в Ворспюке и к встрече с нашим другом Душкой…
— Как? Ты хочешь туда пойти, Цезарь? — удивилась Корнелия.
— Да, хочу!
Что означало это предложение, сделанное в столь категоричной форме? Неужели господин Каскабель надеялся умаслить островного государя, приняв участие в поклонении деревянным божествам? Конечно, Чу-Чук благосклонно отнесся бы к почестям его богам со стороны пленников. Но вставать на колени, целовать презренных туземных идолов, принимать языческую религию — это уж ни в какие ворота не лезет! Неужели господин Каскабель решится на отступничество, лишь бы подкупить его величество? Фи!
С восходом солнца все племя пришло в движение. Стояла прекрасная погода, теплынь — всего двенадцать градусов низке нуля. К тому же в распоряжении людей уже имелось три-четыре светлых дневных часа; кончики солнечных лучей уже скользили поверх горизонта.
Жители деревни выбрались из своих берлог. Дети и старики, мужчины и женщины среднего возраста разоделись в самые нелепые наряды — в куртки из тюленьей кожи, парки из оленьих шкур мехом наружу. Бесподобная выставка: пушнина различных цветов, украшенные фальшивым жемчугом шапки, передники с цветным орнаментом, кожаные ремешки, сжимавшие лбы, браслеты, скульптурные украшения из моржовых костей, продетые через ноздри.
И все-таки многим и этого показалось недостаточно для такого торжества; кое-кто из старейшин племени рассудил, что будет очень кстати вырядиться с большей роскошью, и различные украденные в «Прекрасной Колеснице» вещи послужили им дополнительным украшением.
В самом деле, они щеголяли не только в цирковых костюмах с побрякушками и блестками из медной фольги, но и в клоунских котелках и касках как у Манжина;[162] одни несли на веревке через плечо жонглерские кольца, другие гордо вышагивали со связкой шаров и гантелей на поясе; и наконец, сам великий вождь Чу-Чук важно выпятил грудь, на которой сверкал новый символ безграничной власти повелителя Котельного — барометр анероид[163].
Инструменты циркового оркестра издавали ужасающий гвалт: пистон перебивал звуки тромбона, а маленький барабан соперничал с большим!
Корнелия ужасалась этой оглушительной какофонии не меньше своих детей. Они с удовольствием освистали бы горе-музыкантов, «фальшививших, как тюлени», по мнению Клу-де Жирофля.
Зато господин Каскабель приветливо улыбался варварам-исполнителям; он, не жалея комплиментов, кричал «браво, браво!» и повторял:
— Славные люди! Удивительные! Необыкновенная музыкальная одаренность! Если бы они согласились наняться в мою труппу, я бы гарантировал им потрясающий успех на ярмарке в Перми, а то и в Сен-Клу!
В сопровождении невообразимого оркестра процессия маршировала через деревню, направляясь к священному месту, где идолы застыли в ожидании почестей от верующих. Чу-Чук шел впереди. Сергей Васильевич, господин Каскабель, его семья и русские моряки следовали прямо за ним, затем — все население Туркева.
Кортеж остановился перед скалистой пещерой, где возвышались туземные божества в драгоценных мехах, украшенные подновленными по случаю праздника рисунками.
Чу-Чук первым вошел в Ворспюк с поднятыми руками; три раза поклонившись, он сел на расстеленный на земле ковер из оленьих шкур. Таким образом в этой стране преклоняли колена.
Господин Серж и его спутники поторопились повторить его действия, позади них расположились все остальные.
После того как установилось богопочтительное молчание, Чу-Чук тоном англиканского проповедника обратился наполовину нараспев, наполовину шепотом к трем величавым в своем священном великолепии идолам…
И вдруг ему ответил голос — мощный, звонкий, хорошо слышный во всех уголках пещеры.
О чудо! Голос на русском языке исходил из уст одного из идолов:
— Эти иностранцы, что пришли с востока, — святы! Зачем ты их держишь?