Постоял немного над водой — не выловить ли утопленный пистолет, — но не стал: что он, ствол себе не добудет? Только бы в голове перестало гудеть. Он даже поднял голову проверить: может, это не в голове у него гудит, может, это вертолет с группой захвата приближается? Ничего похожего на вертолет в высокой синеве не наблюдалось.
Салаудди двинулся в сторону города. Изредка мимо проносились, обдавая его пылью, какие-то машины. Зачем я иду пешком, удивился он, можно же попутку поймать. Сунув руку в карман, чтобы проверить, сколько у него с собой денег, Салаудди выдернул ее обратно так стремительно, словно наткнулся на змею. Следом за рукой из кармана вылетели и, описав красивую дугу, шлепнулись в придорожную пыль странного цвета четки. Даже в ярком солнечном свете в камнях тускло тлел полуночный сумрак.
Четки! Четки Ширвани! Четки, подаренные арабским гостем! Четки сына Бекхана… который вовсе не сын Бекхана…
— Измена… — едва слышно прошептал Салаудди. — Измена! — яростно заорал он.
С ближайшего телеграфного столба, скрежещуще каркая, взлетел громадный черный ворон.
— Измена… — просипел Салаудди сорванным голосом, бросил четки под ноги и принялся яростно их топтать. То каблуком, то всей подошвой, то носком ботинка, то обоими ногами сразу…
Через несколько минут он устал. Бешенство не то чтобы утихло, но словно бы остыло, заледенело. Холодная ярость — это состояние Салаудди любил больше всех остальных. Именно так должен чувствовать себя тот, кому нужно расквитаться с врагами. С подлыми, подставившими его шакалами…
Он поднял четки, сунул опять в карман.
— Вот ими-то я их и задушу… Каждого…
Кого именно «их», было пока неясно. Но он узнает. Разумеется, он узнает, думал Салаудди, шагая по пыльной обочине, сжимая в кармане четки — знак чьего-то предательства и одновременно орудие будущего возмездия — и время от времени сигналя попутным машинам пачкой денег.
Услышав сзади скрип тормозов, он даже не обернулся. Даже не остановился сразу, сделал еще несколько шагов — ничего, подъедут, если денег хотят. А денег все хотят! Таких, как он, воинов Аллаха, для которых деньги — грязь, средство для победы над неверными, таких раз-два и обчелся. А перед остальными только помаши пачкой — на коленях приползут, жадные шакалы…
Когда за спиной раздалось клацанье передергиваемого затвора, тело сработало автоматически — кубарем в кювет, бежать, уходить, скрываться…
Вот только не было у дороги никакого кювета — до виднеющегося километрах в трех перелеска простиралось плоское, как стол, пространство, покрытое чахлой невысокой — суслику не спрятаться, не то что человеку — травой. То ли прошлогоднее жнивье, то ли степи кусок. Катись не катись, далеко не укатишься.
— Сам лег — молодец! — усмехнулся кто-то сверху. — Теперь лицом вниз давай!
На руках, больно вывернутых назад, лязгнули наручники.
Глава 40
Майор Теплов сидел на пункте оперативной связи небритый и вообще в одних трусах. Из шеи, затылка и поясницы у него торчали крохотные серебряные иголочки — Клык, он же Кривенко, обеспечивал своему покровителю полноценную и долгосрочную боеготовность. Сам Клык — в белом халате и белой же шапочке, соответственно своему новому статусу — сидел напротив майора и задумчиво крутил в пальцах шахматного ферзя:
— А если ты, Петрович, так этого сигнала и не дождешься, тогда что?
— Тогда нам с тобой, друг ситный, приснится медный таз. Наяву! — мрачно сообщил Теплов.
Клык вскинулся.