— Я никогда, — торопливо сообщил Ширвани. — В зоопарке был один раз, маленьким еще. Помню, там воняло сильно.
— Не помню уже. Когда в Москве учился, ходил куда-то. То ли на елку новогоднюю, то ли еще чего-то такое, — отозвался Заурбек, хотя чувствовал, что их ответы Салаудди до лампочки. Он все уже решил. За всех. Их дело — слушать и исполнять. Со всех ног. Не поторопишься — пулю между глаз получишь.
— Сегодня мы пойдем в цирк! — глаза Салаудди зажглись недоброй радостью. — И устроим там страшный цирк! Правда, пригласительных билетов у нас нет, потому что там нас не ждут. Но мы зайдем с черного хода. Поезжай сейчас прямо, потом я скажу.
Машина начала набирать скорость.
— Я тебе, Ширвани, удивительную вещь расскажу, хочешь? — Салаудди снял убогие очочки и распрямился, на глазах превращаясь из прибитого жизнью сельского учителя в того, кем он был на самом деле — в полевого командира, от одного имени которого бросало в дрожь каждого, кто бывал на последних кавказских войнах. — Я, друг мой, оказывается, недавно упал в горную речку. Бряк — и там! Далеко отсюда, в Бадахшане. И долго, наверное, лежал — даже заболел. Воспалением легких заболел. Тяжелым. Чуть ли не трехсторонним.
Ширвани юмора не понял.
— Я тебе сочувствую. Быстро выздоровел? Выглядишь нормально.
— Так это еще не все! — прищурясь, воскликнул Салаудди. — Самое интересное, что прямо сейчас я лежу в пакистанском военном госпитале и умираю. Состояние безнадежное. Наверное, у меня сейчас высокая температура, может, я даже без сознания… — добавил он нарочито печальным голосом.
— А, это федералы так думают? — догадался Заурбек.
— И федералы тоже, — усмехнулся Салаудди. — Но главное, так думает Бекхан. И не просто думает — прямо уверен, что я лежу уже почти мертвый.
— Откуда ты знаешь, что он думает? — покосился на него Ширвани.
— Потом что он послал своего сына-малолетку замиряться с нашими врагами, — Салаудди сплюнул на пол машины. — Ты помнишь, сколько денег он у нас украл, когда подло сбежал?
Ширвани пожал плечами.
— Почти миллион там был. Примерно. Точно не помню, — его явно не волновала эта сумма. Миллион туда, миллион сюда. Деньги в отряды шли потоком. А когда поток вдруг иссякал, всегда можно было кого-нибудь украсть и выкуп потребовать. Ну, или еще что-нибудь в этом духе проделать. Подумаешь, деньги! Ширвани сам однажды, когда в засаду попал, бросил в лесу сумку — тысяч двести-триста там было, тоже не совсем копейки. А он бросил и ни на минуту ни разу не пожалел. Правда, сумку ту он заминировал. Вот смешно, если она и не взорвалась до сих пор. Лежат денежки, ждут дурака какого-нибудь.
— Эта падаль тогда прихватила семьсот пятьдесят тысяч, — сухо уточнил Салаудди. — Теперь я хочу вернуть эти деньги. С процентами.
— Чего, у нас денег нет? — удивился Ширвани.
— Дело не в деньгах, — Салаудди скривился так, словно лимон откусил. — Это он меня хочет так унизить. Он думает, я там где-то подыхаю, а мне рассказывают, что сын Бекхана вернулся на родину белый и пушистый. И все ему будут аплодировать. Он хочет на моем горбу в рай въехать! — Салаудди шарахнул кулаком в спинку сиденья перед собой, так что Заурбек от удара чуть не влетел головой в лобовое стекло. — Но он просчитался, — прошипел Салаудди. — Мы сегодня похитим его сосунка и вытащим из его папаши все деньги, которые у него есть.
Ширвани наморщил лоб.
— Салаудди, а это срочно? Может, мы сначала сделаем дело, которого от нас все уже долго ждут? Мне кажется, это важнее личных счетов.
— Это не личные счеты, дорогой! — от ярости Салаудди уже брызгал слюной. — В моем лице он глумится надо всеми воинами Аллаха. Если такое позволять, что все люди про нас будут думать? Что с нами так можно обращаться? Что можно вытирать о нас ноги? Нет, мы должны всем показать, как наказывают тех, кто плюет на наши законы и на нашу честь. Заур, здесь налево! Увидишь вывеску «Автосервис» — проедешь метров пятьдесят и остановишь.