Пир князя Владимира

Анастас мог заплатить за это жизнью. Тайна его предательства стала известна, ее передавали в осажденном городе друг другу воплями пересохших ртов, скоро его уже повсюду искали, чтобы с городской стены с помощью катапульты отправить его к своим…

Но не нашли.

В тот же вечер он предстал перед Владимиром, сокрушенный и молчаливый. Отказался от какой бы то ни было благодарности за оказанную помощь. Спросил, есть ли среди людей Владимира христианские священники. Ему ответили, что из Киева их выступило несколько, болгар, но вместе с ними были и русские, у них обучавшиеся. Анастас попросил Владимира позволить ему к ним присоединиться, он хотел бы и сам принять священнический сан. Чтобы молитвами и богоугодной жизнью искупить грехи.

Это была единственная награда, которой он попросил, и князь не отказал. Призвал священников и передал Анастаса им.

По приказу Владимира его языческое войско, перед которым содрогался христианский мир, состоявшее из русских, непокорных варягов и представителей разных других племен, не убило ни одного пленного. Никто не насиловал женщин, не грабил…

На своем белом коне он проехал по захваченному городу. По бедным кварталам на юге и западе, с глинобитными домами и узкими улицами, по богатой северной части, спускающейся к морю, с трехэтажными домами, паровыми купальнями, огромными храмами. Прямо над морем возвышалась базилика с выложенными мозаикой полами. Взгляд отдыхал на мраморных статуях, которых было великое множество.

Люди закрывались в домах, хотя их окна смотрели не на улицу, а во дворы. Боялись мести, грабежей, смерти, всего того, что сопутствует вражескому войску.

Князь улыбкой ободрял побежденных. Он пощадил все, даже фрукты на деревьях остались нетронутыми.

Падение Херсонеса встревожило константинопольские власти. Тем временем император, отпустив уцелевшие остатки воевавшего на его стороне русского войска, и не думал исполнять данное Владимиру обещание. Греки не ожидали, что он может повернуть своих воинов против них. Они были заняты другими проблемами. В Константинополь на копье отправили голову самозваного императора Варда Фоки, но, вопреки надеждам Василия, удушить бунт не удалось и после этого.

Вдова Фоки освободила из темницы Склира, и он снова поднял восстание, с запада угрожающе бряцал оружием горевший жаждой мести Самуил Шишман, два брата которого погибли в бою, а отец был убит прямо у него на глазах. Страх, вызванный появлением на небе империи кометы, 27 июля того переломного 988 года, не ослабевал. Пророчества предвещали несчастья. Звездный меч грозил поджечь мир, знойные ветра гуляли над Византией.

Нужно было спасать империю, надкушенную со всех краев.

13

Он отстал от дружины. Целый день прошел на охоте, киевские леса изобиловали дичью, и добыча была богатой всегда. Его сокол, который обычно с руки не взлетал, сейчас, в сумерках, вдруг взвился в небо. И не вернулся даже на резкий свист князя, который был зол не на сокола, птичий нрав его не удивил, а на себя, что вовремя не прикрыл его глаза колпачком.

Летел он медленно, высматривая добычу. Владимир, следя за ним, углубился в лес. Своим махнул рукой, чтоб оставались на месте, ждали, когда он дозовется сокола.

Деревья окружали его со всех сторон. Ночь подступала, время текло быстрее, чем обычно. Заехал он далеко, сокола потерял из вида. Постепенно тропа стала шире и превратилась в дорогу, которая круто пошла вниз, по бокам ее из земли выступали корни столетних деревьев. Медленно, шагом, продвигаясь по незнакомому пути, он с интересом смотрел по сторонам. Конь насторожился, встал, прислушался. Князь услышал приглушенные голоса.

Привязав коня к выпиравшему из земли толстому корню дуба, он неслышным шагом опытного воина двинулся в их сторону. Красный плащ, широкий, скрепленный на груди золотой застежкой, он обернул вокруг тела, чтобы тот не шуршал. Город был близко, он с охотниками целый день блуждал по лесу и не мог поверить, что кто-то с враждебными намерениями смог настолько приблизиться, но пока не проверишь…

Стоило на них глянуть, как он сразу понял, кто это такие.

Русоволосый Ярополк, выросший в окружении бабьих юбок, больше похожий на мать, чем на отца. Под влиянием своей жены-гречанки он был более чем терпим к христианам, но он, Владимир, не для того воздвиг столько и каких (!) статуй богов, чтобы русские начали молиться чужому богу! Он запретил им собираться и совершать обряды. Чтобы не оскорблять этим богов и не вносить раздоров между людьми. Княжество сильно лишь тогда, когда едино, у нас есть свои боги, и чужие нам не нужны!

Посчитав, что еще один бог положения не изменит, он сквозь пальцы смотрел на нарушение своего же запрета и не начинал преследований. Проблема, однако, состояла в том, что христиане хотели, чтобы их бог был единственным, а такого он позволить не мог.

Он наблюдал за собравшимися из полумрака, стоя за дубом. Та дорога, на которую он только что выехал, несомненно, была проложена ими, она резко расширялась, заканчиваясь местом, где они сейчас собрались. На возвышении с поднятой рукой стоял священник, благословляя коленопреклоненных мужчин и женщин. Некоторые лежали ничком, лбом касаясь земли. Было их здесь человек двадцать. Один, пожилой, в сумерках светлели его седые длинные волосы, стоял в стороне, на страже. Расправив плечи и подняв лицо, он прислушивался к звукам леса. Священник произносил молитву, благозвучным голосом, нараспев, они ему вторили.