Слепень

— Думаете, скончался в результате смертельного хронического заболевания?

— Похоже на то, однако совершенно точно сказать не могу. Это всего лишь предположение. Для полной уверенности надобно провести вскрытие.

— Да бросьте вы! — махнул рукой Каширин. — Этак с ума можно сойти, ежели каждого мёртвого пропойцу к прозектору возить. Разрешение на погребение выдадим, и всё, хватит. Тут и без латыни ясно: пил-пил и допился… Вы же видите, что он подливал из фляжки коньяк, пока не окочурился.

— А чего ж не пьянствовать, если за тебя мёртвое механическое пианино играет? — вставил слово банкир Старосветский. — Тоже мне! Цирк устроили с тапёром! Позор на весь город! А ещё афиши развесили с фирмой «Патэ»! А фирменное у вас только надувательство!

— Видимо, мне придётся кое-что объяснить, — обиженным голосом провещал директор Купский. — Вы, Борис Тимофеевич, зря гневаетесь. Мы «Вельте-Миньон» не от хорошей жизни купили. В Ставрополе музыкантов раз-два и обчёлся. Вот отыскали настройщика пианино Акулова (кстати, играл совсем недурно). Договор с ними заключили. А он нет-нет да и заложит за галстук… Что нам оставалось делать? Пришлось разориться на это чудо музыкальной техники. А теперь эта смерть…

— Факт, конечно, прискорбный, — умерев негодование, посетовал банкир. — Но что поделаешь? Жизнь коротка. И никто точно не знает, когда наступит его черёд.

Послышались чьи-то шаги. В дверях показались два человека с носилками.

— А вот и медицинская карета подъехала, — с нескрываемой радостью проговорил Каширин. — Забирайте его, братцы, забирайте, и побыстрее.

Пока труп укладывали и выносили, присяжный поверенный внимательно рассматривал фляжку. Заметив это, Поляничко спросил:

— Чем вас заинтересовала эта серебряная баклага?

— Вы, Ефим Андреевич, не полностью прочитали надпись, — ответил Ардашев. — Тут в конце выгравирована дата: «17.VI.12».

— Да видел какие-то циферки, но без очков они для меня точно червячки, не разобрать.

— И всё-таки я вас попрошу никуда её не девать.

Адвокат оглянулся, и, увидев оставленную кем-то газету, завернул в неё флягу, и передал Поляничко, который тут же всучил её Каширину.

— Не волнуйтесь. Всё внесём в опись и передадим родственникам. Ну что, будем расходиться?

— Постойте-постойте, — всполошился директор. — Я хочу принести извинения за сорванный сеанс и прямо сейчас приглашаю всех отужинать в ресторане «Гном». Там у нас отдельный кабинет абонирован. …А захотите, можно и в картишки партейку-другую… Ну это так, так, что называется, ради удовольствия: в английского дурачка или пьяницу.

Директор заискивающе посмотрел на Поляничко, но полицейский улыбнулся и, глядя на помощника, сказал:

— А что, Антон Филаретович, пойдём? Ведь мы сегодня без обеда остались.

Каширин от неожиданного вопроса сначала растерялся, потом кивнул и засиял, как каска брандмейстера.

— А вы, Иван Георгиевич, присоединитесь? Не откажите в удовольствии быть в компании с вами, — медовым голосом пропел Купский.