— Что тебе?
— Какой пароход-то погибает?
— А я то откуда знаю? Мало их тут ходит. Разве в такую темень увидишь что!
— Может, «Николай» тонет? — еще тревожнее спросила она.
— «Николай?» — кладя газету на стол, уже другим голосом переспросил смотритель. — Не должно быть, — неуверенно сказал он и, прищурив глаза, стал высчитывать. — Вышли пятого, в порту стояли сутки, заходили в губу… — он сделался вдруг очень серьезным, перестал считать, быстро поднялся со стула, взял с полки подзорную трубу и, ни слова не говоря, вышел. Выйдя на воздух и став за угол, где ветра меньше, он пристально и тревожно стал всматриваться в трубу.
— «Николай» и есть! — наконец прошептал он глухим, подавленным голосом. Тут уж без трубы, как бы прозрев, он стал различать колышущийся вдали хорошо знакомый ему корпус «Николая», на котором теперь плавал учеником-матросом его единственный сын, вспомнил и размер, и пушку, что на левом борту, и расположение фонарей.
— Точно какой дьявол отшиб память даве, — в бессильной злобе на себя и на память шептал смотритель, На секунду потупившийся, застывший, он вдруг спохватился, выпрямился, засуетился, мигом сложил трубу и почти влетел в домик.
— Куртку живее и дождевик. Ничего, еще не поздно, успею, — кричал он жене, — скорее, а я сейчас за гребцами.
Он бросился обратно.
— Вставай, ребята, одевайся скорей, пароход тонет, — быстро говорил смотритель, вбегая в тесную, вонючую, похожую на свинятник, каморку, где помещались маячные сторожа, — одевайся да живей вниз, к карбасу, стащи в воду, в поселок поедем и я туда сейчас, да живей!
— Звона, когда проснулся! Пароход уже с час как тонет, а он… — говорил по выходе смотрителя один из сторожей, зевая во весь рот и роясь в груде тряпья.
— Хорошо, что не пьяны еще, — мелькнуло у смотрителя, когда он выбежал из зловонной конуры к себе.
— Ты чего воешь-то? — обратился он к жене, вновь вбегая, — сейчас привезем всех в аккурате, что им сделается-то, шаркаются себе о каменья, еще до утра продержутся… — он быстро одевался. — Вот, кабы шторм, да настоящий, вот тогда… да… а теперь, что! — с пренебрежением махнул он рукой. — Ну вот, мы и готовы; ну, прощай, да не реви, потому все в целости.
Одетый в теплую, меховую куртку, желтый дождевик, в высокие сапоги, менее чем через минуту смотритель быстро спускался по склону горы к мелькавшему вдали огоньку. Внизу, на берегу, у спущенной в воду утлой лодченки стояли три маячных гребца и сжились от холода.
— Не выгресть, Дмитрий Максимыч, взводень крепко крут, — сказал один из них смотрителю, — здесь то ничего, а там за островом навертит по шеям.
— Ничего, ничего, ребята… Небось, еще и не в такие приходилось. Бутылку на обоих, коли ежели все в порядке будет. — Гребцы больше не возражали. — Ну, влазь, молодцы, влазь скорее, вот так, дай-ка руку, ну, пошел теперь. — Сказав это, он сел на руль, гребцы взяли по веслу, и карбас тронулся.
Сначала, за прикрытием острова, было сравнительно тихо, но дальше становилось все неспокойнее и бурнее. Временами преграда из островов и утесов обрывалась, и волна, тогда уже ничем не сдерживаемая, всей своей силой и громадой стремительно вкатывалась в открывшийся проливчик. Маленькая лодченка, как ничтожная игрушка, швырялась вперед и в стороны. Брызги летели все чаще, верхушки гребней вливались в лодку и наполняли ее. Часто раздавалась команда: «суши весла». Весла подымались, и тотчас огромный, шипящий вал прокатывался под шлюпкой, обдавая всех с ног до головы, и вылетал впереди темной колеблющейся горой.
— Не робей, ребята, доедем небось, навались-ка дружней, недалече теперь. Экой карбас-то дали и это еще смотрительский, дьяволы! — злобно шептал смотритель. Раздался треск сломавшагося пополам весла.
— А чорт тебя заешь, — выругался матрос, наклонился и достал со дна другое, запасное.
Но вот вдали замелькали огни поселка, скоро опять зашли за прикрытие острова, сразу сделалось тише.
ebooksa