И после этого я спрашиваю вас: что бы подумал агент, убедившись, что ко мне не применяют никаких мер наказания? Само собой понятно, что ни один начальник не может с легкостью пройти мимо такого проступка, как бы ни был он снисходителен. Агент задал бы себе вопрос: кто же в конце концов этот капрал краткосрочной службы Уля Михай, которому всё сходит с рук? Обо всем этом я подумал, когда решил разыграть эту маленькую сцену с разжалованием. Признаюсь, я рисковал, и немало, как это всегда случается, когда полагаешься на собственные умозаключения и интуицию.
— К сожалению, в нашей профессии мы не всегда можем действовать наверняка. Приходится иногда рисковать.
— Что касается этого, господин капитан, то знаете ли вы, в чем для меня состоит самый большой риск?
— Нет.
— Риск скверно сыграть роль разжалованного капрала. Я должен казаться хоть какое-то время очень удрученным всем случившимся. В особенности в присутствии Бурлаку. Из всех остальных он, кажется, больше всего огорчен за меня. Если он притворяется, то он большой артист!
БУБНОВЫЙ ТУЗ ОБЛИЧАЕТ
— Слушай, Уля, стоило тебе сесть около меня — и карта ко мне прямо повалила. Я начинаю отыгрываться. Видно, ты мне счастье приносишь. Имей в виду, если мне удастся до конца их очистить, выигрыш я делю с тобой пополам! — обещал Бурлаку Александру, старательно сгребая все деньги со стола.
— Плюнь через левое плечо, «старик»! — отозвался Барбу Василе, как всегда невозмутимый, хотя Бурлаку четвертый раз сгребал со стола кучу денег.
Игра продолжалась уже два часа. В этот вечер, в отличие от других, работа в штабе закончилась раньше обычного. Затишье, установившееся на фронте, благоприятно сказалось и на писарях. Даже чертежники из Третьего отдела, которые обычно сидели далеко за полночь, давно уже оставили работу.
При таких обстоятельствах, впрочем довольно редких, мало кто из писарей посвящал неожиданно выпавшее свободное время отдыху. Большинство проводили его за разговорами или азартно играли в карты. Они играли со страстью картежников, хотя никто из них не был действительно игроком. Ведь игра в карты была здесь единственным развлечением. Азарт, с которым играли, носил исключительно спортивный характер. Тот, кто выигрывал, как бы ни велика была сумма выигрыша, получал только моральное удовлетворение, потому что в этой чужой стране румынские деньги не были в ходу. На них нельзя было купить даже яйцо или кружку молока. И если, несмотря на это, играли на деньги, то только потому, что не существовало другого способа установить, кто же победил в этом состязании.
В тот вечер четырьмя партнерами в игре были: Бурлаку Александру, Барбу Василе, Томеску Адриан и Мардаре Ион. Они играли спокойно, тасовали карты с раздражающей неторопливостью, подозрительно приглядываясь друг к другу, словно борцы перед началом схватки.
Уля рассеянно следил за игрой. В других случаях, не играя, он любил «поболеть», так как игра обычно проходила очень увлекательно. На этот раз он не испытывал никакого удовольствия. Его занимало другое. Полчаса тому назад, возвращаясь в дом, где они разместились, Бурлаку сделал ему признание, которое заставило его призадуматься.
— Слушай, я бы хотел немного поговорить с тобой, — сказал он, догоняя Улю.
— Слушаю, «старик»!
— Очень я озабочен, брат!
Уля взглянул на него незаметно. И в самом деле Бурлаку был необычайно возбужден.
— Что же это тебя так озаботило?
— Знаешь, мне иногда кажется, что я рехнулся!
— Вобьешь себе в голову, недолго и в самом деле рехнуться. У меня в школе был соученик, который вбил себе в башку, что он сумасшедший, и, что ты думаешь, он действительно кончил в сумасшедшем доме. Я как-нибудь тебе расскажу…
— Я тебе говорил несколько дней тому назад, что я потерял фотографию из солдатской книжки, помнишь?
ebooksa