Но формулировка «носатые» обидела Марию Германовну, она переметнулась в стан защитников Кунцевичей, и счет остался прежним – фифти-фифти.
Споры разгорелись с новой силой, в Вороньей Слободке уже пахло паленым, голубем мира с оливковой ветвью выступил незаметный, умеренно пьющий Мишаня Коновалов. Вместо оливы в клюве Мишаня принес предложение:
– Моя комната между комнатами уважаемого Тараса Тарасовича и многоуважаемого Семена Львовича. – Раньше Коновалов принадлежал к числу сторонников географа. – В комнате двадцать восемь метров. Предлагаю разделить ее перегородкой и прорубить двери на стороны Тараса Тарасовича и уважаемого Семена Львовича, а я переду напротив – в комнату Петра Апполинарьевича.
Такого благородства не ожидал никто, включая измученного прошениями и кляузами начальника ЖЭКа. Начальник закрыл глаза на несанкционированную перестройку, и в «Перкракоимльдотроцк» восстановились мир и согласие, подобных которым не было с 1919 года, со времен отбытия Колабановых в Оттаву. Сейчас мы все друг друга нежно любим, в очереди у туалет не ссоримся, и, когда Татьяна Владимировна сделала аборт, ей никто слова не сказал, взглядом не упрекнул. Ребенка Татьяна родила, но гораздо позже и совсем недавно.
Впервые за два года я пригласила к себе мужчину, сразу на ночь, и главное – сама. Как-то раз ко мне по производственной надобности забегал Тушкоев, но это не считается. Ибрагим Асланович чуть в обморок не упал, увидев заставленный шкафами, шифоньерами, тумбами, ларями, сундуками и рундуками, завешанный тазами, тюками и тулупами коридор. О складную инвалидную коляску Марии Германовны, висевшую на крюке у самого входа, Душман треснулся лбом и очень удивился, как мы тут все живем без сотрясения мозга. Забегал он в момент реконструкции, производимой в освободившейся комнате Мишани Коновалова, всюду были кирпичи, цементная пыль и строительный мусор, все это вкупе оставило в памяти Ибрагима Аслановича неизгладимое впечатление. Тушкоев беженец культурный, у него жена врач-дерматолог.
– Это временные неудобства, – оправдывалась я.
– Конечно, – не поверил Ибрагим Асланович и очень обрадовался, увидев мою комнату в абсолютном казарменном порядке и чистоте, не взирая на строительный бум.
Кирилла я проводила к себе глубокой ночью. Не включая света, предупредив о колесах инвалидной коляски на уровне лба, обо всех углах и выступающих предметах, умелым лоцманом я провела его по коридору и попросила говорить тише.
– Я, конечно, взрослая девушка. Но соседи, есть соседи. Сплетничают.
Не снимая пальто, Кирилл прошел комнату насквозь и остановился у занавешенного прозрачным тюлем окна с видом на его дом.
– Надо же, – удивился он, – как на ладони.
Невдалеке от его ладони, опершейся о подоконник, стоял полевой бинокль. Я прикусила губу и съежилась, представляя следующий недоуменный вопрос, но гость резко обернулся ко мне и оглядел жилище. Скромное, но аккуратное и функциональное.
– Чай? Кофе? – предложила я.
Гость вынул из кармана пальто недопитую бутылку «Путинки» и поставил ее на письменный стол-тумбу, в зависимости от надобности служивший так же обеденным или гладильной доской.
– Принести что-нибудь поесть? – спросила я.
– Нет, спасибо. Кусок в горло не лезет.
– Тогда я постелю тебе на полу? Не возражаешь?
– Нет. А где у вас туалет?
– Сейчас провожу. Только на разведку сбегаю.
На первый разведывательный взгляд, все троцкисты крепко спали. В комнатах не бубнили телевизоры, за дверью Сухомятко не плакал грудной ребенок. Я вернулась в комнату и тихонько позвала Кирилла:
ebooksa