— Тогда бери эту упрямую скотину сам! — крикнул Фриц и пригнулся. — Возьми, раз у тебя больше опыта.
— Нет-нет, подожди, — заторопился Федя. — С ней надо по-хорошему…
Под градом пуль они с трудом, но, как ни странно, невредимыми выбрались на знакомую дорогу, которая делала поворот. Это скрыло их от стреляющих. Но тишина длилась не долго. Вскоре они добрались до моста, раскачивающегося над рекой, и тотчас же снова где-то громко застрочил пулемет.
Лейтенант Федя попытался съехать с дороги. Он потянул свою лошадь вниз по откосу, покрытому густыми зарослями ольшаника. Буланому же эти дикие заросли пришлись явно не по вкусу. Опустившись до половины откоса, он вдруг уперся в землю передними ногами, закусил узду и попятился в сторону. Столько мучений с одной лошадью! Федя намного опередил Фрица. Следы его подводы были хорошо видны. Федины сапоги и копыта лошади оставляли на болотистой земле глубокие отпечатки, тотчас наполнявшиеся водой.
Партизан из группы Невойта нагнал Фрица.
— Я тут кое-что нашел, — сказал он. — Это не вы потеряли?
В руках он держал полуботинки со всунутыми в них шерстяными носками. Фриц тотчас же узнал их. Они принадлежали его товарищу-радисту.
— Да ты, кажется, не только это потерял.
Партизан обошел вокруг буланого и поднял с земли пустой мешок. «Сражаясь» с капризной лошадью и возясь с тюками, Фриц и не заметил, как шальной осколок срезал кожаный треугольник с рюкзака Макса, притороченного к седлу, и искромсал, в клочья веревку. Мало-помалу все содержимое рюкзака вывалилось на землю. Партизан помог Фрицу осмотреть всю тропинку до самого моста. Большинство вещей нашлось, даже бритвенный прибор и кружка, и все же Фриц впервые в жизни возроптал на свою судьбу. Он проклинал этот день, он был сегодня словно приговорен непрерывно распаковывать, упаковывать и собирать всякое барахло.
Мрачнее тучи, мокрый от пота, он наконец догнал Федю. Лейтенант, ожидая его в лесочке, ругался с двумя партизанами, сидевшими перед ним на земле. Между ними стояла бутыль чистого спирта из запасов Андре, они брали ложкой из банки сгущенное молоко и запевали его водой из лужи. Федя был взбешен не на шутку.
— Вы что, забыли, где мы находимся? Жрете тут и пьянствуете! Хотите, чтобы нас всех перестреляли, как куропаток?
Партизаны вскочили на ноги и вытянулись перед лейтенантом. Фриц подумал, что бутыль со спиртом и банка с молоком, видимо, свалились с телеги, когда она опрокинулась возле прудов. Но если Невойт узнает, что люди из его отряда посягнули на имущество немецких товарищей, все равно при каких обстоятельствах, то их ждет большая неприятность.
— Оставь их в покое. Сгущенка есть сгущенка, — устало проговорил Фриц. — Все равно мы где-нибудь ее еще раз потеряем, лучше уж пусть ее съедят.
Федя обернулся. Его покрытое веснушками лицо еще пылало негодованием, но на этот раз он заговорил спокойнее:
— Я бы показал им кузькину мать. Стоит только чуть-чуть дать им поблажку, как они уже начинают самовольничать. Разумеется, я доложу об этом начальнику.
Оба «грешника», как понял Фриц, были из Фединого отделения, поэтому он так и бушевал.
— Они что, уже успели выпить? — спросил Фриц. У обоих партизан вид был виноватый, однако на пьяных они не походили.
— Гм, — Федя прищурил глаза и покачал головой. — Да нет, вроде не пьяные.
— Тогда замнем это! Вылей спирт из бутылки на землю, и конец. Если тебе непременно хочется докладывать, пожалуйста. Я не буду.
Минут через двадцать они вышли на поляну, поросшую мелким кустарником. На краю прогалины на высоком пне восседал капитан Невойт. Он сидел так, будто вокруг него не было ни единого человека. На коленях у него была разложена карта, фуражку он лихо сдвинул на затылок. Вся его фигура дышала полным покоем. Увидев его, Фриц подумал, что теперь все в порядке.