Венгерская вода

Только в далёком Константинополе всё зависело не от патриарха. Там всё вершил император.

Первым, кто это понял, а самое главное, сумел использовать к своей выгоде, был покойный князь Симеон Гордый. Его и прозвали так, во многом потому, что сумел он стать на Руси выше митрополита.

Раньше, кто был князь, а кто митрополит? Владыка стоял над всей Русью, над всеми князьями. Над теми, кто получал ярлыки в Орде, и теми, кто владел землями там, куда не дотягивалась её железная длань. Митрополитов назначали в далёком Царьграде, ярлыки им давали в Сарае. Не такие, как князьям. Православная церковь была под защитой древнего закона великого Чингизхана — Ясы. Освобождённые от даней и повинности, не подчинявшиеся никакой власти, кроме ханской, митрополиты имели право суда в своих владениях, как князья. Право это охранялось особой грамотой, выданной ханом. Любой эмир вставал на колени, когда брал её в руки.

Кто был по сравнению с митрополитом князь? Пусть даже великий? Обычный ордынский улусник, рискующий в один миг лишиться всего по одному ханскому желанию?

Власть, есть власть. Как не бывать на небе двух солнц, так на земле трудно ужиться двум правителям. Земная власть духовных владык всегда искушала, оказавшихся в её тени князей. Не раз они пытались использовать её в своих целях.

Когда, после Ногаева погрома, митрополит с двором перебрался из разорённого древнего Киева в залесский Владимир, вошедший здесь в силу князь Михаил Тверской замыслил, пользуясь случаем, прибрать церковную власть к своим рукам. Для чего попытался провести в митрополиты своего верного человека. Не вышло. Из Константинополя прислали своего кандидата. Петра из Галиции.

Михаилу бы смириться, а он затеял смуту среди архиреев, попытался пришлого митрополита сместить, обвинив в симонии и прочих грехах. Чем только нажил себе недоброжелателей. Недруг моего недруга — мой друг. В начавшейся вскоре схватке за великокняжеский ярлык Пётр поддержал московского князя Юрия.

Что не удалось Михаилу Тверскому, удалось Симеону Гордому.

Тот рассорился с митрополитом Феогностом из-за своих брачных дел. Развёлся со второй женой, женился на третьей. Дело его княжеское — не на небесах вяжутся брачные узы правителей. Сплетаются они на грешной земле. Не по любви, а из политического расчёта. Брак с тверской княжной мыслился, как прекращение извечной борьбы Москвы с Тверью, ради такого многим можно поступиться. А тут митрополит со своими канонами. Упёрся и ни в какую. Ему и императоров ромейских в пример приводили, и так и эдак уговаривали.

Как это бывает в таких случаях, ссору великого князя с митрополитом сразу попытались использовать враги Москвы. Почуяли поживу и в Литве, где жило много православных, недосягаемых для ханских ярлыков, и в Суздале, где князь Константин Васильевич, уже набрал немалую силу. Литовцы стали зазывать Феогноста вернуться на покинутое место, в древний Киев. Суздальский князь повёз подарки в Орду — хлопотать за назначение в преемники престарелому греку своего епископа.

Вот тогда ушлые люди и надоумили Симеона Ивановича, откуда ноги растут. Деньги и послов он отправил самому ромейскому императору. Большие деньги. Императорский суд не воды морские — золото там не вниз, а вверх тянет. Сразу Феогност своё неисправимое рвение к канонам утратил. А сарайский епископ, вызванный в Константинополь, воротился на берега Итиля самым первым печальником и доброхотом московского князя пред лицом хана. Нужно ли к этому добавлять, что своим преемником Феогност назначил того, на кого показал князь Симеон Иванович. Алексия Бяконта. Крестника Ивана Калиты из московского боярского рода.

Так бы тому и быть, но свершилось всё по евангельскому предзнаменованию. Горе царству, которое разделится внутри себя. Всё дело в том, что в империи тогда было два императора. Уварятся в одном котле две бараньи головы?

Иоанн Кантакузин стоял за ромейскую старину, Иоанн Палеолог — за латинские порядки. Мать его Анна Савойская жила здесь на Востоке, как привыкла сызмальства. Двор её был всегда на франкский манер. Потому и в церковных делах она всегда клонила к папе. Сторонников было много и у того и у другого. Грызлись не на шутку. Союзников искали, где только можно. Сербы, болгары, турки, венецианцы, генуэзцы, арагонцы — с кем только не вступали в краткосрочные альянсы, кому только не платили деньгами, посулами и политическими уступками. У союзников этих были свои враги, тоже бегавшие из стана в стан и готовые помогать, хоть самому чёрту, лишь бы он пособил против недругов.

Вот тут и начинается наша история. Потому как у границ империи в царстве болгарском началось своё нестроение. Царь Иван Александр развёлся с женой и взял новую. Дети от старой сразу почуяли для себя угрозу. А была она дочерью валашского князя Басараба. Сын её получил в удел княжество Видин, после чего учинился силён, объявил себя царём и стал искать поддержки у всех недругов своего отца. А прежде всего у родственников своей матери.

Новая царица стала искать союзников для своих малолетних детей. Разделилось в себе ещё одно царство.

В Болгарии издавна имелись свои патриархи. Церковь там была старая, уже не одно столетие. Православие в Болгарии цвело ещё с той поры, когда на Руси деревьям молились. Сидели тамошние патриархи в Тырново. Много было оттуда народа на Афоне, да и в самом Константинополе болгарские книжники были в почёте. Хоть тот же Киприанов наставник Феодосий Тырновский. Он стоял за единство православия под главенством константинопольского патриарха. Были такие, что хотели независимости болгарской церкви.

Когда начался раздрай в царском доме, он не мог не затронуть жизнь церковную. Тем более, когда дело касалось развода и новой женитьбы. Масла в огонь подливало и то, что новая жена была еврейкой. Взял её Иван Александр за красоту. Стала вчерашняя дочь торговца Сара, царицей Феодорой. Пошли разговоры, что потакает бывшим единоверцам, которые и впрямь стали набирать силу. Однако вся её надежда на собственное благополучие и будущее детей опиралась только на мужа. А значит на сильное государство. Церковь в таком деле хорошая опора.

Патриарх как раз сам искал союзников. Ибо не было порядка в его царстве, которое не от мира сего. Без сильной власти стали в нём плодиться ереси. В Болгарии они угнездились исстари. Одни богомилы чего стоили. Их отречённые книги, писанные на славянском языке, и на Русь попадали в немалом количестве. Теперь поднялась новая ересь. Умствующие миряне стали осуждать пастырей. Обвинять их в грехах, неправедной жизни, а самое главное, в сребролюбии и стяжательстве. И то сказать, богатства у церкви скопились немалые.

Говорят ересь эта пришла от франков. Были такие люди и в Константинополе, большие споры вели. Добирались и до Руси. Да не просто добирались. Залетала в самые высокие хоромы. Когда князь Михаил Тверской хотел сместить митрополита Петра, его люди на соборе, те же самые слова говорили, что болгарские еретики. Иван Калита, доброхот Петров, потом их, конечно, поприжал. Однако корни остались. Сейчас в Новгороде они объявились. Стригольниками зовутся.

Говорят, ересь эта многое берёт из еврейских книг. Потому в Болгарии стали кивать потихоньку в сторону новой царицы. Учуяв, что это может окончательно рассорить её с патриархом, вчерашняя Сара, бросилась бороться с ересями лютой львицей, всячески понуждая к этому своего супруга. Многих еретиков вынудили бежать. Куда сподручнее всего податься? Лучше всего на Русь. И язык славянский и вера православная. Можно, конечно, в Сербию, совсем рядом. Но там свой патриарх, да и порядка у короля Стефана больше. Как раз угодишь из огня, да в полымя. Не потому ли стали ереси в Новгороде множиться? Из Болгарии туда дорожка через Литву.