К девяти часам, когда солнце уже стояло над лесом, предвещая скорый зной, клев заметно ослабел. Ветер поменялся на северо-восточный, поднялась волна.
Счастливый и одухотворенный отличной рыбалкой я выплыл на берег. Скажу честно, такой улов, восемнадцать килограмм, был у меня в то лето самым большим.
Васильич
Русалка
Васильичу снился сон. Будто бы в одной из небольших, но глубоких днепровских проток, на приманку его спиннинга клюнула крупная рыба. Переполненный счастьем, с замершим сердцем, Васильич «выкачивал» могучий трофей и гадал: что за чудо-рыбу ему удалось подсечь. Судака? Нет, таких крупных судаков просто не бывает. Щуку? Но та ведет себя на леске совсем по-другому. Сома? Да, скорее всего это был сом — случаи поимки сомов на спиннинг в тех местах бывали.
В своей снасти Васильич был уверен. Рыбача на Днепре много лет, он приучил себя к схватке с серьезным соперником. Халатность грозила либо обрывом поводка, либо предательским изломом застежки, или даже поломанным удилищем — все эти неприятности с Васильичем, увы, случались. Но в тот раз он был готов на все сто. Тревожиться нужно было только за качество подсечки.
Важнейшим моментом вываживания Васильич считал для себя поднять добычу на поверхность, посмотреть, так сказать, в ее глаза, определить ее размеры, а, значит, и силу. После этого трофей мог и сойти: рассказывай потом знакомым, раздвигай руки во всю ширь — имеешь право, видел. А вот если сход происходил в толще воды, достоверность рассказа сильно страдала; кто там сидел на крючке: коряга, брошенный якорь, рыба — неизвестно…
Два раза Васильич уже поднимал добычу к поверхности, но та, не показываясь, вдруг уходила вниз, на глубину, стягивая с катушки с трудом завоеванные метры лески.
Наконец, на третий раз, вода возле лодки забурлила, и Васильич увидел во всей ее бесстыдной красоте ухватившуюся за виброхвост… русалку!
Девица улыбалась Васильичу во все свои 32 (или сколько там у нее) жемчужных зуба и манила к себе рукой…. От растерянности Васильич брякнул:
«Здрасте!» — и проснулся.
Долго лежал Васильич, проводя грань между сном и явью. Все верно: он в Нововоронцовке, на любимой «резинке», заякоренной в одной из днепровских проток — той самой, что приснилась ему только что. Но русалки не было — в садке рыболова, лениво шевеля плавниками, качались лишь некрупные судаки, рыба значительная об эту пору предпочитала отдыхать на глубине, а не гоняться за блеснами Васильича.
«Эк меня разморило!» — подумал Васильич и с борта лодки плюхнулся в воду. В июльской воде было, конечно, не в пример приятнее, чем на раскаленной лодке, но освежила она Васильича не сразу — тоже была теплой.
Васильич несколько раз провентилировал легкие и нырнул на глубину. На шестиметровой глубине было значительно прохладней — сказывалось действие подводных родников, выходивших в этом месте.
Васильич рассчитывал побыть в «холодильнике» с минуту, чтобы дать хорошенько остыть разгоряченному телу, но внезапно ему на ум пришла приснившаяся русалка, на глубине стало неуютно, и пловец поспешил наверх, к свету.
Подобные страхи Васильич испытывал на Черном море, где в составе бригады морской пехоты проходил срочную двухгодичную службу.
Тогда, за много лет до своей нынешней жизни, Васильич ничего, как ему тогда казалось, не боялся. Наверное, ему было просто нечего терять: родителей он даже не помнил, а с девушкой своей накануне призыва предпочел расстаться, чтобы не мучиться невозможностью встречи вдалеке от любимого человека, распаляя страсть частыми письмами.
Почти два года Васильич тянул нелегкую морпеховскую лямку, и думал, что ничего не боится: ни прыжков с парашюта, ни глубоководных погружений. И тут его угораздило прочесть роман Бенчли «Челюсти», в котором живописалось, как кровожадная акула жрет все, вернее — всех, подряд.
С той поры во время погружений в черноморские глубины Васильичу представлялось, как за ним наблюдает огромная белая акула, славящаяся своим прозвищем «людоед». Васильичу погружения, понятное дело, разонравились.
ebooksa