Петровича удивило большое количество огромных корзин, взятое в поход спутником.
— Николаевич, куда столько тары, скажи на милость? Вдруг твои маслята еще и вылезать не думали?
— Еще как повылезали, друг мой, еще как повылезали!
— Откуда ж ты знаешь, ведь первый раз в этом году на Каховку едешь?
— В этом году первый, но вчера были там знакомые мужики, и несколько маслят нашли, значит, они появились — все просто.
— А я то думал, что ты мне сейчас какую-нибудь примету забавную расскажешь, — разочаровался Васильич.
— Дак ведь я не спроста у мужиков поинтересовался! Из года в год рыжики и маслята из земли вылезают, когда дожди в июне и октябре идут. Но мне главное — сигнал, что они пошли. А уж где их много — мы сейчас поглядим.
Васильич очередной раз удивился сметливости друга. Да и шутка ли — большую часть жизни в тайге служил, по части знания леса и реки Николаевич был ходячей энциклопедией.
Двадцать верст до устья Каховки прошли на лодке мигом. Сложнее оказалось с преодолением многочисленных порогов. Мотор в устье сняли и спрятали, я вытащил из кустов прошлым (а то и позапрошлым) годом срубленную жердину, чтобы с кормы помогать сидящему на веслах Васильичу. Система работала, и, несмотря на встречное течение, лодка все же продвигалась вперед.
Всю дорогу Васильич рассказывал об удивительной реке. В ее верхнем течении раньше во всю прыть работал химзавод, сбрасывая в воду отходы своего производства.
Красивейшая река умирала: начисто исчезла рыба, перестали расти требовательные к чистоте воды кубышки и кувшинки, перестали гнездиться птицы, и поход за грибами, по словам кормчего, был похож на поход в царство мертвых, где «птицы не поют, кувшинки не растут, бобры-ондатры не живут».
Но, как говорится, нет худа без добра. Бурная перестройка всего и вся конца 20-го века сделала работу химзавода не выгодной — завод закрылся. И откуда силы взялись у выносливой страстотерпицы природы — буквально через 2—3 года река стала оживать. Прошлым годом он уже ловил на Днепре в проводку лещей и тарань, появился в реке и хищник.
Васильичу не терпелось начать ловить на спиннинг — других снастей, чтобы не разбрасываться, он не взял.
Я еще не успел скрыться в подступающем к самому берегу густом лесу, а Васильич уже сделал первый заброс.
К поклевке рыбы на первом забросе рыбак был не готов, хотя и ждал ее, по Пушкину: «как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь развратницей лукавой».
Справившись с волнением, Васильич вывел на небольшую иловатую отмель крупного, почти черного окуня. Цвет рыбы объяснялся питанием реки водами болот. «Хорош! — подумал Васильич, — сейчас я этих окуней…»
Но как часто бывает в рыбалке (а также в преферансе и любви) чересчур удачное начало сменяется фатальным невезеньем.
Васильич менял места, продираясь сквозь кусты прибрежного камыша, экспериментировал с приманками, цепляя то «вертушки», то воблеры — клева не было.
Конечно, полуденное время сказывалось на клеве, и Васильич ругал про себя меня — «клев» моих трофеев от времени суток не зависел.
Я, тем временем, заполнил рыжиками и маслятами три «боковухи» — большие корзины — и продолжал с трудолюбием муравья убегать с ведром в лес, чтобы уже через 15 минут вынести к лодке очередную порцию грибов.
ebooksa