Опасное задание. Конец атамана,

— Голод заставит, верно, — согласился одноглазый.

— А тебе, как нашему Байкуату, — ткнул он в плечистого казаха, — много есть надо. Вон какие вы большие. Поливали вас, что ли?

— Меня не поливали, сам рос, — захохотал на всю бухту Байкуат и протянул одноглазому чайник.

— Давай, угощай гостей, Бейсенгали.

С минуту все молча следили, как наполняются чаем деревянные пиалы. Заедали чай мелко нарезанными кусочками печеной в золе лепешки и соленой воблой.

— Эх, мяса бы, — отодвинул от себя воблу Байкуат. — Пойду принесу, однако!

— Откуда? — удивился Бейсенгали.

— А вчера, когда сеть в заливе ставили, видел на берегу отару?

— Видел.

— Чья она, думаешь?

— Конусбая, конечно.

— Моя.

— Ох, убиваешь ты меня, — схватился за живот и захохотал прерывисто, со всхлипываниями Бейсенгали. — Или считаешь, что стоит только тысячу раз сказать «бесбармак» — сразу будешь сытым? Ох, убил.

— Сам ты себя убиваешь. Тебя все умным считают, а ты, оказывается, — Байкуат безнадежно зачмокал языком, — простых вещей не понимаешь. Как будешь жить, Бейсенгали, раз не понимаешь?

— Что ты хочешь сильно барашка кушать, это я понимаю, — с трудом справился со смехом Бейсенгали.

— А если я, Байкуат, сын Умурзака, пятнадцать лет пас Конусбаю отары. Сколько это я ему вырастил овец? И ни одной не могу скушать? — удивленно развел руки Байкуат.

— Глазами всю отару можешь скушать. Только глаза еще труднее накормить, чем живот.

— Это раньше глазами ел. Теперь зубами буду есть. Слыхал, что в степи, за Забуруном, произошло?

Единственный зрачок Бейсенгали прошелся по гостям.

«Слыхал», — определил по этому взгляду Избасар.