И наступила тишина. Только комары тонко звенели над топью.
Обманутая этой тишиной, стая пронеслась над дальним плесом, вернулась назад и собралась было опуститься на прежнее место. Но у самой гати шарахнулась в сторону, взмыла и исчезла вдали.
Облепленный тиной Избасар поднял голову, вскинул над зыбуном руки и принялся очищать от грязи лицо. Его душил кашель. Боли он не чувствовал, только сильный звон в ушах.
Офицер лежал на прежнем месте, ухватившись за слегу. В вытянутой руке он держал рукоятку браунинга, ствол у которого был начисто оторван. Из головы офицера сквозь комья грязи сочилась кровь.
«Забило ствол и разорвало. Сам себя убил», — понял Джанименов. Но офицер был жив. Он приподнялся и тоже стал счищать с лица грязь. Взглянув на Избасара, как-то странно хрюкнул горлом и, гоня перед собой глянцево-черную жижу, пополз к нему. Избасар рванулся к пластинам и вдруг задел ногой за что-то твердое.
«Неужели бревно?» — погрузившись почти по горло, он нащупал опору, встал на нее и замер, ждал. Предстояла решительная схватка с этим ползущим к нему человеком. Жадно, как выброшенная на берег рыба, глотал Избасар воздух широко раскрытым ртом. А офицер полз, хрипя и рыдая от злобы и отчаяния. Он уже протянул руку, чтобы затолкать в пучину беззащитную, как ему казалось, голову врага… А Избасар уперся в бревно и медленно, но с силой вырвался из зыбуна.
Секунду офицер бессмысленными, мертвыми глазами смотрел на встающее из топи страшилище, затем уронил голову. И только тогда Избасар увидел, что затылок и шея у него разворочены.
Будто торопясь скрыть эту страшную рану, трясина вокруг офицера забулькала, запузырилась, всосала в себя скрюченное тело и накрылась зеленоватой ряской.
Избасар, боясь, что бревно выскользнет из-под ног, подобрался по нему к гати, упал на нее грудью и долго лежал, не шевелясь, все еще не веря, что ушел от такой лютой смерти, какую никому не пожелал бы.
Давно вернулась на плес утиная стая, убрел в конец гати дончак и стал там, запутавшись ногами в поводьях, а Избасар все продолжал лежать, вцепившись руками в настил, и не мог отдышаться. Когда он все же поднялся, наконец, и подошел к дончаку, тот шарахнулся и не подпускал его к себе. Он храпел, испуганно вставал на дыбы.
— Ну, Лысанка, ну, дурной мой! — пытался уговорить его Избасар.
Так продолжалось до тех пор, пока Джанименов не умылся, не соскреб грязь с одежды.
«Что ж теперь делать? — думал он. — Бородач, конечно, поднял уже всю косу на ноги… — Но эту мысль догнала другая: — За лодкой ведь следят люди кузнеца — Акылбек, Байкуат следят… Они могли успеть…»
Решительно подойдя к дончаку, подправив на нем седловку, Избасар вскоре был уже за Согрой. Там, где тропа шла по пескам, виднелся одинокий след.
«Бородач… Зачем только он так часто останавливался и слезал с коня? — недоумевал Джанименов. — Вот опять… курил. В песок втоптан не один, а два окурка. Зачем подряд курил столько?».
Потом след круто свернул в сторону. Это окончательно спутало Джанименова.
На косу он прискакал поздним вечером, но там еще горели костры. Издали Избасару показалось, будто горит костер и на том месте, где они его разжигали несколько раз с Омартаем. Привязав иноходца у джиды, он стал осторожно пробираться к берегу. И когда из темноты до него донесся голос Байкуата, он даже не поверил этому.
Но раскатистый бас Байкуата, его смех трудно было спутать. Да и второй голос принадлежал Акылбеку.
— Ой-бой, — всхлипнул неожиданно Байкуат, — как Омартай крутился перед офицером? Две бутылки ему за коня подарил. Сам видел.
— Я думал, у Ильина сердце порвется от злости. Он, однако, всю косу забрызгал слюной.
ebooksa