Рукопожатия границ ,

— Он никогда не храпел, не сопел, не говорил, не вертелся и даже не скрипел зубами во сне, как, например, рядовой Хайналка, которого мне то и дело приходится урезонивать. Да, да! И ночью не встает по нужде, не то что рядовой Пипетер, тот раз пять или шесть поднимается за ночь, не меньше…

— Все это хорошо, но хотелось бы знать, что же он делал, наш герой?

— Вот уж этого я не знаю. Могу только сказать, чего он не делал.

Бернат Мимоза, который при построении стоял рядом с Иболья, негодующе парировал вопросы знаменитого поэта Тодора Татика:

— Но помилуй! Откуда же мне знать, какие у него глаза, волосы, усы? Да и есть ли они у него вообще? А тем более голос!.. Ведь ты прекрасно знаешь, что в строю не разрешается ни смотреть по сторонам, ни разговаривать!

— Наконец-то! — ликуя, обнял его лирик. — Стало быть, наш друг дисциплинированный солдат, поскольку он не разговаривает и не глазеет по сторонам в строю…

Пожалуй, этим, правда, довольно-таки ценным открытием и завершились бы изыскания, необходимые для вдохновения поэта, если бы рядовой Элек Камила, помощник взводного агитатора, не обладал способностью логически мыслить.

— Я тоже не могу категорически утверждать, что мой друг Деже Иболья отлично отвечал на политзанятиях. Но, по всей вероятности, он, конечно, выступал, и не раз, на занятиях по марксизму-ленинизму. Причем добровольно, ибо всем известно, что только Шандор Рожа, Дьюла Сегфю и Михай Виола не любят выступать. Поскольку к отстающим относятся такие, как Шома Кёкёрчин, Арон Пинач и Лехел Лилиом, а к середнячкам — Руди Репце, Бене Мушкатли и Дёме Тулипан, сам собой напрашивается вывод: товарищ Иболья, наш горячо любимый друг, несомненно, принадлежит к числу отличников.

В заключение сказал свое веское слово и командир отделения ефрейтор Бендегуз Бюрёк:

— В первый же день знакомства с ним я уже знал, что он станет моим лучшим помощником. Мне никогда не приходилось накладывать на него взыскание или предупреждать.

— А… благодарности вы объявляли ему?

— Тоже не приходилось.

— Может быть, представляли к поощрению в вышестоящие инстанции?

— Нет, не случалось. Но такая возможность уже назревала. У меня было ощущение, что рано или поздно эта возможность станет необходимостью, что он всей душой стремится к тому, чтобы совершить героический подвиг…

Свои изыскания поэту в тот день не удалось бы продолжить по той простой причине, что пришла пора отправляться на покой. Но ефрейтор Бендегуз Бюрёк, который, между прочим, будучи старшим по комнате, после отбоя не разрешал даже пискнуть, неожиданно заговорил ночью, причем страстно и взволнованно:

— Ребята! Меня осенило! — И когда все приподнялись на койках, спросил: — Кто был начальником караула, когда рядовой Кикирич поднял заставу по тревоге?

— Конечно, вы, товарищ ефрейтор!

— Верно! Ну так вот, пусть объявится тот боец, который сопровождал меня, когда я шел к той пьяной свинье!

Воцарилась гробовая тишина.

— Мои предположения подтвердились!.. В данный момент все налицо, за исключением рядового Иболья. Что же из этого следует? Ну?