— Настанет утро и к тебе придет множество римлян и их гостей. И ты вновь услышишь их восхваления, и имя твое будет произноситься вслед за именем Господа и Апостола его.
— Помимо слов есть мысли, есть выражение глаз. Римляне прячут от меня глаза. А я прячу от них.
— Тебя стесняю я?
— Меня стесняет мое положение, которое накладывает на меня не только права управителя христианского мира, но и обязанности подавать этому миру пример добродетели и быть проводником евангельских идей.
— Но разве не ты ли хотел тиары? Разве, оставаясь архиепископом Равенны, ты не обязан был делать то же самое? Или будучи пастором Равенны позволительно нарушать целибат, а пастором Рима нет-нет, как можно?
— При всей правоте твоих слов, замечу о разной степени ответственности, возлагаемой этими титулами. Пороки пастырей славных, но провинциальных городов являются проблемой местной паствы. Личность же папы римского олицетворяет собой весь текущий христианский мир, по личности папы потомки будут судить о состоянии умов и нравов на тот период. Какой пример сейчас подаю я?
— Нисколько не укоряю тебя, мой милый друг, но я, готовая с тобой последовать хоть в рай, хоть в ад, осмелюсь заметить, что даже сейчас ты рассуждаешь, будучи во власти тщеславия, но не христианского смирения. Иначе ты бы заботился не о том, каким ты войдешь в историю, а о том, каким предстанешь перед Господом.
— Да, ты права, Теодора.
— Ты не первый из священников Рима, кто нарушил целибат, и думаю, что не последний. Мало кому из предшественников твоих довелось умирать девственниками, но даже если это и случалось, как с Формозом, это не гарантировало ему отсутствия суда при жизни или после смерти. Чего уж говорить о других? Давно ли папа Сергий забавлялся с моей дочерью, а затем овладевал глупенькими монахинями прямо в исповедальнях?
— Бог ему судья, Теодора, но в последнее время Сергий был явно одержим. Что до Мароции, то он встречался с ней тайно, и это стало известно только вашей семье.
— Выходит, что я тебя все-таки стесняю.
— Я прошу понять, мой друг, что мое положение обязывает к тому, чтобы все мои пороки, как человека, безусловно, грешного, оставались по возможности в тени, ибо их нарочитая демонстрация губит не мою, уже, быть может, навеки погубленную душу. Они губят авторитет Церкви и даже самого Рима! Они множат и укрепляют врагов наших, дают им повод для неповиновения, и потому я так тороплю сейчас Беренгария! Его коронация защитила бы нас. Как же не вовремя умерла его жена!
— Смерть человека редко бывает вовремя, — усмехнулась Теодора, — но в данном случае она, действительно, умерла на редкость удачно для наших недругов!
— Вот как, — удивился Иоанн. Он подсел к Теодоре поближе, — есть подозрения?
— Вполне определенные, Ваше Святейшество! Лекарь Беренгария, без сомнения сведущий в своем ремесле человек, нашел приют здесь, в Риме, куда он сбежал, опасаясь гнева своего хозяина. Он рассказал мне о последних днях королевы Бертиллы.
— Так, так.
— Однажды королева поранила себе ладонь. Очень скоро рана загноилась и почернела. У королевы началась горячка. После чего уже по всему телу начали возникать похожие раны. Лекарь сделал все, что мог, а мог он в таких обстоятельствах не очень много.
— Похоже на проникновение в кровь черных бесов. И что из того?
— Да, но бесы не появляются из пустоты. В один из моментов, когда к Бертилле ненадолго вернулось сознание, лекарь спросил об обстоятельствах, при которых она получила первую рану. Выяснилось, что порез на руке во время гадания ей сделала одна из женщин, то ли из числа огнепоклонниц, то ли из норманнских земель, которая появилась у них при дворе незадолго до этого и вызвала интерес королевы своим искусством гаданий и магии.
— Ах, вот оно что! Королева погибла из-за своих грешных пристрастий! Ее муж нередко упрекал ее в любви к волхвам. Попытка заглянуть в будущее, которое только волей Господа предопределено, есть величайший грех и искушение!
ebooksa