— Вас проводить, госпожа?
Мароция отрицательно покачала головой и перешагнула через него. Охранник ласково схватил ее за ногу и прижался к ее лодыжке жаркими губами. Чудовищно фамильярный жест нисколько не смутил Мароцию. С этим охранником, Романом из Неаполя, она была знакома с детства и играла с ним до той поры, пока их возраст еще позволял не считаться с социальными различиями. С ним она когда-то обменялась своими первыми поцелуями и только ему, из своих слуг, она позволяла, разумеется, не на глазах у всех, так себя вести.
Роман протянул свою руку выше и коснулся ее колена. Мароция погрозила ему пальцем и осторожно освободилась. Роман вновь растянулся на полу и наблюдал за своей хозяйкой до тех пор, пока она не скрылась на винтовой лестнице ведущей вниз.
Хозяева замка жили в его главной квадратной башне, на противоположных углах которой возвышались отрогами еще две башенки, в одной из которых находились теперь покои графа и графини, во второй — покои Мароции и Гвидо. В башенки вели винтовые каменные лестницы, даже в самую жуткую жару хватавшие за пятки всех проходящих своим могильным холодом. Сами же лестницы начинали свой путь от достаточно широкой залы, в которой, как правило, находилось более десятка вооруженных палатинов, охранявших покой своих хозяев. Мароция далеко не в первый раз предпринимала ночной осмотр тосканского замка. Поначалу ее визиты вызывали недоумение и даже тревогу у слуг, однако постепенно все начали воспринимать это как одно из чудачеств молодой гостьи, очевидно, страдавшей бессонницей и маявшейся от безделья.
Мароция любила эти прогулки. Как правило, она не зажигала ни свечей, ни факелов, обладая поистине кошачьим зрением. В эти минуты она чувствовала себя наиболее свободной в своих действиях, тогда как днем она регулярно ощущала на себе испытующий взгляд верных слуг графини Берты. Кроме того, во время этих прогулок она запоминала расположение замка на случай, если отсюда придется уносить ноги, а этот вариант, с учетом ее отношений с Бертой, не выглядел совсем уж невероятным. Ну и вдобавок, заглушая в себе гордыню и брезгливость к холопам, она непринужденно общалась с ночной стражей, по мере сил выполняя их мелкие бытовые просьбы и, тем самым, успешно добиваясь от охранников расположения к себе. Опять-таки, на всякий случай.
Но этой ночью охранников не было. Мароция сначала сильно удивилась и встревожилась обнаруженной халатности, однако затем она с усмешкой поняла причину. Спустившись этажом ниже, она увидела проблески огня и неторопливый рокот беседы. Очевидно, суеверная охрана решила уйти еще ниже, в центральную залу, заколоченную ставнями, чтобы не видеть все эти ужасы грозы, которые так забавляли и восхищали ее. Сначала она хотела подойти к ним и, быть может, позабавиться над бравым видом графской охраны, однако в голову ей пришла более интересная и отчаянная мысль.
«Стало быть, сейчас Адальберт и Берта одни в своей башенке, и никто не может помешать мне подглядеть, что они делают и о чем говорят. Надеюсь, они не спят, это было бы слишком скучно. А когда еще представится такая возможность?»
И она начала подниматься по винтовой лестнице вверх. Пару раз ей пришлось остановиться, чтобы своей ладонью на мгновение согреть свои ступни. На полпути вверх она остановилась в третий раз, но не от холода, а потому что услышала приглушенный стон. Мысль о том, что она сейчас подсмотрит за предающихся утехам хозяевами, рассмешила ее, и она поздравила себя с удачей. Однако следующий стон переменил ход ее мысли, ибо в этом крике она явно услышала боль и страдание.
— Берта! Берта! Помоги мне! Ты слышишь меня?
«У Адальберта очередной приступ. А где же благоверная жена? Почему не спешит ему на помощь? Что если….?» — и она, с сильно забившимся сердцем, ускорила шаг. Еще немного, и Мароция оказалась на небольшой площадке, из которой вели две двери в покои графа и графини. За досками обеих дверей виднелся мерцающий свет свечей.
— Берта! Мне плохо! Где ты? Кто-то запер меня!
Мароция пригляделась. Дверь из комнаты Адальберта, открывавшаяся наружу, в самом деле была подоткнута чем-то увесистым и тяжелым. Напрягая зрение, Мароция увидела, что дверь приперта овальным воинским щитом. Изнутри по двери били кулаком, не сильно, как будто в полном изнеможении. По всей видимости, попытки Адальберта выйти из спальни продолжались уже достаточно долго.
— Берта! Черт тебя побери! Берта!
Первой мыслью Мароции было прийти на помощь задыхающемуся графу. Однако, она поборола свой великодушный, но совершенно никчемный в ее ситуации порыв, и, всякий раз содрогаясь от жалобных криков умирающего, нашла в себе силы подойти к двери Берты. Сквозь щели в двери Мароция увидела графиню, стоящую на коленях перед Распятием и истово крестящуюся. Лицо графини, подсвечиваемое пламенем свечей и озаряемое блеском молний, было обезображено отвратительной гримасой, сочетавшей в себя жалость к умирающему, страх за свою погибающую душу и мрачной расчетливой решимостью идти до конца. А за окном по-прежнему полыхала страшная гроза, вполне соответствующая антуражу происходящего.
«Она решилась, она действительно решилась на это. Прими Господи, поскорее, душу раба твоего Адальберта, на этой земле он уже никому не нужен».
И она действительно начала молиться, и так же, как жена умирающего, решившая стать его убийцей, она молилась за скорейшее разрешение драмы. Голос Адальберта за дверью все слабел и все более переходил на хрип, и две женщины все чаще стали отрываться от своих молитв и все дольше прислушиваться. Наконец Мароция услышала, как Адальберт упал перед своей дверью, и только страшное хрипение доносилось теперь из его покоев. Берта поднялась с колен и подошла к двери. Мароция похолодела, ее рука потянулась к кинжалу, висевшему у нее на поясе.
«Если она заметит меня, мне ничего не останется, как ударить ее в живот. И немедля бежать, никакой Гвидо не защитит меня».
Адальберт вновь захрипел, и было слышно, как он ногтями неистово и жалко царапал неподдающуюся дверь. Берта вновь вернулась к молитве, а Мароция кинулась к лестнице. Больше всего она теперь боялась повстречать кого-либо.
Однако ее союзница гроза помогла ей. За окнами все так же раздавались раскаты грома, и ни один храбрый воин в такую стихию не рискнул подняться на охранную площадку перед хозяйскими покоями. Она бегом поднялась к себе и только перед своей спальней постаралась придать себе привычный хладнокровный вид и унять, наконец, эту несносную дрожь, начавшуюся при первых стонах умирающего графа.
Роман вновь услышал ее шаги и приподнялся. Мароции, чтобы не вызвать у него ненужного удивления, пришлось, причем с крайней неохотой, повторить их дружеский церемониал и вновь сердито-улыбчиво погрозить пальцем. После чего она вошла в свою спальню.
ebooksa