Выживая — выживай!

— Ах! — воскликнула Мароция, только сейчас заметив на лице своего миловидного, как все тускуланцы, брата шрам от удара мечом.

— Отметка на память о моей последней поездке в Константинополь, — улыбаясь, сказал ее брат.

Теофило был на три года старше Мароции. С раннего возраста отец определил его на военную службу при дворе базилевса. Военное обучение Теофило продолжилось даже после того, как остальная семья покинула Восточную империю и нашла себе пристанище в Риме. Старший сын не видел семью около десяти лет, после чего в звании таксиота72 прибыл в Рим, аккурат к моменту конфликта Теофилакта с папой Христофором. Карьера юноши была весьма успешной, однако его достижения меркли перед заслугами его родителей, успевших стать самыми могущественными патрициями Рима. Теофило еще на два с лишним года уезжал на учебу в Константинополь, но, в конце концов, решил остаться рядом с семьей, постепенно входя во вкус совместного управления с ними всеми делами Вечного города. Теофилакт не скрывал, что видит в нем своего главного наследника, гордясь смекалкой и храбростью своего сына. Впрочем, сохранившиеся связи Теофило с византийским двором также дорогого стоили, и Теофило, со временем, стал одним из главных послов Рима перед базилевсами Константинополя, выполняя самые ответственные миссии.

Между тем настало время Мароции представить своего спутника. Наградив его ласковой улыбкой, она повернулась к отцу.

— Отец мой, представляю вам, рекомендую и прошу почтения к благородному мессеру Гвидо, висконту Тосканы, сыну покойного графа Адальберта!

При имени Адальберта Теофилакт немного поморщился, но, тем не менее, учтиво раскланялся с висконтом.

— Я благодарю вас, благородный висконт, за все услуги, оказанные моей дочери, за кров и пищу, предоставленную ей с вашего стола, и заверяю вас, что с моей стороны не будет промедления при возмещении ваших расходов.

— Не беспокойтесь, мессер консул, пребывание вашей дочери в доме моих родителей было связано с ее и нашим желанием и принесло нашему дому немалую пользу и удовольствие.

Последнее слово явно было лишним. Теофилакт строго взглянул на дочь, но та отвернулась, пряча улыбку.

— Ваши слова, висконт, говорят о вашем благородстве и мудрости. Великий Рим приветствует вас и желает вам здоровья и приятного досуга в своих стенах. Прошу вас, дочь моя, принести благодарность вашему спутнику и заменить его великолепный тосканский плащ на плащ дочери Рима, — с этим словами Теофилакт протянул Мароции сложенный сверток бордовой ткани с вышитыми на ней консульскими клавами73.

Мароция сняла с себя красно-белый плащ Тосканы и с поклоном протянула его Гвидо. Тот печально вздохнул.

— Не печальтесь, мой спаситель, за время, проведенное в Лукке, я полюбила Тоскану всем сердцем, но дом мой мне ничто никогда не заменит.

Одновременно с этим, Теофилакт вежливо попросил тосканцев свернуть все их знамена, оставив развернутой только личную хоругвь Гвидо, которую нес его оруженосец. Указанные меры предосторожности были с недавних времен введены лично Теофилактом, чтобы минимизировать, по возможности, бытовые конфликты на улицах Рима между местными и чужаками. Решение весьма мудрое, но по тем временам и нравам весьма непривычное а, по мнению благородных лиц, несколько задевающее их достоинство.

Тосканцы нехотя повиновались и их отряд, возглавляемый теперь их висконтом и тремя Теофилактами, вступил в пределы Рима. К тому моменту у ворот собралось уже немало зевак, с любопытством наблюдавших за любезным расшаркиванием их консула с северными соседями их города. Слух о прибытии важных гостей с быстротой эпидемии начал распространяться по Риму, и многие горожане устремились к Фламиниевой дороге в расчете кто на щедрость прибывших, кто на карманы и ротозейство их приветствующих.

Не сразу Рим узнал свою дочь. Три года жизни, полные борьбы за свое существование, срок немалый. Отряд уже достиг Марсова поля, прежде чем по толпе прошелестело «Это она! Клянусь, это она! Это Мароция!». И вот уже толпа, дотоле славословившая Теофилакта и его сына, вдруг разразилась хвалебными гимнами в адрес Мароции, наспех переделывая их и вставляя в слова гимнов ее имя вместо имени ее матери.

Лицо Мароции озарилось улыбкой.

— Надо же, меня помнят! — воскликнула она.

— И, видимо, любят, — чуть ревниво добавил Гвидо, тут же отдав распоряжение своим слугам монетой ответить Риму за похвальные старания в адрес своей возлюбленной.

И в выводах своих Гвидо был не так далек от истины. Виной тому были, как не слишком высокая популярность в Риме папы Иоанна Десятого, принявшего Святой Престол с нарушением, как считали многие, сразу нескольких церковных правил, так и два последних неурожайных года, приведших к введению Теофилактом режима жесткой экономии хлеба. На этом фоне краткий и милосердный понтификат папы Анастасия теперь вспоминался горожанами Рима, как чрезвычайно сытый и благочестивый период, и плебс весьма отчетливо помнил, в чьих цепких ручках находилось тогда негласное управление городом. Справедливости ради стоит отметить, что без привычной во все времена гиперболизации памяти народной тут, конечно же, не обошлось.

Во время движения по городу Мароция с родственниками обменялась лишь парой фраз. Сначала Теофилакт уточнил, действительно ли его дочь хочет остановиться в Замке Ангела, как ему передал ее вчерашний гонец? Мароция утвердительно кивнула головой, и Теофилакт лишь заметил, что, как минимум, пять дней уйдет у него на переброску из замка городского имущества, включая томящихся в подвалах башни заключенных. Занятый Теофилактом, во время его конфликта с папой Христофором, замок с тех самых пор рассматривался как личное имущество консула, однако Теофилакт в последние годы, по умолчанию и в связи с отсутствием Мароции, вновь отдал бывший мавзолей Адриана под нужды города. Теперь же его снова приходилось освобождать в угоду капризам своей требовательной и осторожной дочери.