Конечно же, Мароция не упустила возможность пустить язвительную стрелу в адрес своей матери.
— Я смотрю, наша матушка не горела желанием увидеть свою дочь, — заметила она.
— Вы несправедливы, Мароция. Она ждет всех нас сегодня вечером в папском дворце в городе Льва, где в вашу честь и в честь вашего друга будет организован богатый и торжественный ужин. Туда же к вечеру привезут Иоанна, вашего сына и моего внука.
— Почему в папском дворце, а не в нашем доме?
Теофилакт промолчал. За него ответил его сын.
— Потому что наша мать отныне проживает в городе Льва.
— Вот как! И вас всех это устраивает?
Отец по-прежнему молчал, брови его хмуро топорщились.
— Это соответствует нашим интересам и способствует могуществу нашей семьи и Рима, — ответил Теофило.
— А как ты относишься к мессеру да Тоссиньяно?
— Как к главе христианской церкви папе Иоанну, — строго ответствовал брат.
На этом разговор был прерван и более не возобновлялся. Отряд Мароции под несмолкающие приветственные крики горожан вскоре пересек Тибр по Адрианову мосту и Замок Ангела распахнул перед ними свои ворота.
Через несколько часов Мароция со своим сыном Альберихом и висконтом Гвидо, едва успев заменить дорожные кольчуги на светские одежды, вступали в пределы папского дворца, примыкавшего к базилике Святого Петра. Погода, с утра баловавшая их нежными, чуть печальными, лучами осеннего солнца, к вечеру испортилась — поднялся ветер и начал накрапывать дождь. Почти все приглашенные папой гости уже находились внутри дворца, вечерняя служба уже или закончилась, или, что не являлось в эти дни редкостью, не была проведена папой вовсе. Стоя на балконе второго этажа, папа Иоанн наблюдал за приездом носилок Мароции с видом человека, у которого за этот день стало одной проблемой больше.
Возле входа Мароцию встретила Теодора и пятилетний Иоанн, робко взиравший на ослепительно красивую тетю, которую почему-то все слуги называли его мамой. Он послушно дал позволить себе этой тете приблизиться к себе и промочить себя насквозь ее слезами. После этого сюрпризы для маленького Иоанна продолжились — шустрый для своих двух с половиной лет мальчишка, выскочивший из-под подола Мароции, был ему объявлен родным братом, но, как ни старались его новоиспеченная мать, а также дед с бабкой, братья так и не обняли друг друга, обменявшись только осторожным рукопожатием, после чего синхронно убрали руки за спину, давая понять, что родственный церемониал на этом закончен.
Наконец, настала очередь приветствия дочери и матери. Они долго стояли друг против друга, не зная с чего начать, и даже для самых наивных свидетелей встречи эта красноречивая пауза начала казаться чрезмерно затянутой. Первой не выдержала Теодора. Она протянула руку к коротким кудрям дочери, но та инстинктивно отшатнулась от нее.
— Нам надо обнять друг друга, дочь моя. На нас смотрят.
— Простите мне мою наивность, матушка, я не сразу поняла, что вами движет. Извольте, мнение общества, как обычно, превыше всего.
Они холодно обнялись. Почти тут же, едва не оттолкнув Теодору, к Мароции устремилась семнадцатилетняя девушка со светлорусыми волосами, крепкая, румяная, с округлыми формами лица и тела.
— Сестрица моя! Как я счастлива тебя видеть! Ой, ты так изменилась! Зачем ты состригла свои волосы? Идем, идем, там собрались твои друзья, мы все жутко соскучились по тебе, — и младшая Теодора, не дождавшись от сестры ответа и наплевав на весь дворцовый этикет, схватила Мароцию за руку и потащила ее во дворец. В стороне при этом осталась Ксения, нянька Мароции, долгие дни мечтавшая обнять свою госпожу, а сейчас лишь успев печально и безответно простереть к ней руки.
В приемной зале дворца Мароцию действительно ждали молодые люди, дети самых богатых семейств Рима, с которыми Мароция коротала в веселье и сытости свои девичьи дни. Большинство из них за это время успели стать мужьями и отцами, многих из своих бывших друзей она и вовсе не досчиталась, так как некоторые решились на карьеру в германских и греческих землях, а некоторых уже успел нетерпеливо призвать к себе Господь. Дальновидная герцогиня уделила каждому из своих бывших друзей внимание, нежные слова и даже двусмысленные комплименты, причем наличие или отсутствие у тех семейных уз совершенно ее при этом не смущало. Мало-помалу она несколько увлеклась и ее голос среди общего хора молодых римлян еще долго бы соловьиной трелью растекался бы по залу, если бы она не заметила Петра Ченчи, брата епископа Рима, своего недруга и оскорбителя. Тот все это время насмешливо наблюдал за ней и, встретившись с ним взглядом, Мароция тут же спустилась на грешную землю, полную коварных интриг и вечных противостояний.