— Где?
— В пустыне…
— Знаю, что не в горах. Где точно?
— Откуда нам знать? Пустыня велика.
— Мы приехали убить вас, — Грязнов поигрывал маузером.
В глазах кочевников Грязнов не заметил и тени страха. Вот оно — та же непокорность, те же непонятные, какие-то невидящие глаза. Как и те русские крестьяне из забайкальской деревни — неустрашимые, дерзостные, такие же уверенные в своей правоте. Гордый народ эти туркмены!..
Грязнов, вне себя, зло скомандовал: «Огонь!» Раздался залп. Убийцы, оставив на такыре три бездыханных трупа, пустились вскачь…
Урочище Ярмамед напоминало встревоженный муравейник. Над такыром стоял шум и гомон — блеяли овцы, ревели верблюды. Аул снимался с насиженного места, чтобы откочевать. Хотя и не время для переездов да и воды слаще и вкуснее, чем на Ярмамеде, не сыщешь во всех Каракумах, но люди больше не хотели оставаться здесь ни одного часа.
Только юрты Атда-бая по-прежнему стояли на месте, а на дверях землянок и вновь построенного сарая, как всегда, висели амбарные замки, поблескивавшие смазкой. Между кочевниками, занятыми сборами, суетился Мурди Чепе, с вытянутым лицом и слегка подрагивающими ушами — так внешне проявлялось в облике байского холуя его неодолимое желание подслушать, что же говорят люди о его хозяине. Кочевники тоже догадывались, почему среди них крутился Мурди Чепе, и потому без обиняков судили об Атда-бае — пусть знает, что народ думает о нем. Иногда Мурди Чепе исчезал в байской юрте и угодливо лепетал:
— Мерзкий у нас народ, бай-ага… Такой неблагодарный! Даже язык не поворачивается повторить, что о вас болтают…
— Говори! Чего же понапрасну взад-вперед бегать? Хотя наперед знаю, что судачат эти жалкие черви. Рассказывай!
— Говорят, — Мурди Чепе набрал в себя с шумом воздуха, словно задыхался, — будто вы кровожадный… По вашей воле убили конгурцев. Не хотят, мол, больше жить с вами по соседству после такого… Сегодня конгурцев убил, завтра нас не пощадит…
— А куда они собрались переехать? — У Атда-бая горели щеки.
— Не знаю, не говорят, — пожал плечами Мурди Чепе.
— Поди узнай! Да не мельтеши ты! Придешь вечером… — Атда-бай брезгливо взглянул в спину своему прислужнику, машинально потянулся к коту, хищно выгибавшемуся у его коленей, и долго гладил его, пока не успокоился. Усмехнулся, с презрением подумав о Мурди Чепе: «У этого ублюдка тоже своя выгода. Спит и во сне видит мою дочь своей женой. Куда уж черной кости до белой?! Не видать тебе ее, как своего зада…»
Дверь снова отворилась, в юрту вошел, скорее ввалился, Михаил Грязнов. Покачиваясь, он сел на ковер подле Атда-бая, пьяно шмыгнул носом, достав из-за пазухи флягу, поставил перед собою.
Атда-бай, не поднимаясь с места, повернулся назад и, взяв лежавший за спиной дестерхан с чуреками, расстелил. Кто-то из сыновей принес холодное отварное мясо, кислое молоко в деревянном керсене.
— Не надо, — пьяно икнул Грязнов.
— Не пей больше! — Атда-бай брезгливо отодвинул от Грязнова флягу. — Это к добру не приведет.
— Как вас понимать, бай-ага? Наоборот?.. Сами говорили, надо проучить конгурцев. Я и проучил. А вы на меня чуть ли не с кулаками…
ebooksa