Прослышав о новом законе Советской власти, не захотели возвращать Атда-баю долги и на других колодцах. Не очень удачно съездили и сборщики налогов. А срок прибытия каравана Абдуллы Тогалака на исходе. Не в правилах Атда-бая своего компаньона за нос водить, тем более такого, как Абдулла Тогалак, вхожего к влиятельным турецким сановникам, и в Иране его знают… Да и Эшши-хан скоро начнет теребить: «Давай товары!» И Ахмед-бек не замедлит прислать гонца: «Пришли терьяку! Он вселяет в сердца моих нукеров храбрость». Покоя не будет. И Атда-бай решил схитрить — выколотить налоги за будущий год с дальних кочевий, где наверняка не прослышали еще о декрете Советов. Он наметил имена покладистых кочевников, а вызов братьев-конгурцев решил принять и проучить их, чтобы другим неповадно было. Кому бы поручить? На сыновей Атда-бай не полагался: вздорные, вечно недовольные, грызутся меж собой, как псы цепные, словно не братья, а вороги какие… Может, от того, что матери у них разные? Но ведь кровь-то в них отцовская одна, каджарская… И впрямь он бы всех шестерых своих лоботрясов променял на одного смышленого дайханского сына. К конгурцам поехали, вооружившись до зубов, а вернулись посрамленными. Грязнова надо послать, вот кого! Опыта ему не занимать, руку еще в монгольских степях да в сибирских лесах набил, сам проговорился, когда Атда-бай своих незадачливых сыновей распекал. Разговорчивым делался Грязнов после каждого каравана, привозившего фляги с чистым спиртом.
Атда-бай о Грязнове почти ничего не знал, но чтобы доверять ему, было достаточно того, что он прислан самим Кейли. Уж английский эмиссар-то размазню в Каракумы с особыми полномочиями не пришлет…
Карьеру сына сельского священника, едва дослужившегося до чина подпоручика царской армии, прервала революция. По отцу — Сиськин, долгое время носивший свою собственную фамилию, извечный объект насмешек со стороны сверстников и однополчан, — он выгодно женился на генеральской дочери и взял ее фамилию — Грязнов.
После женитьбы забылись шутки: не каждый здравомыслящий офицер мог позволить себе такую дерзость, зная, что тесть подпоручика — сам командир дивизии генерал Грязнов, от которого зависела судьба каждого, кто ходил в его подчинении. Поначалу все шло хорошо. Новоиспеченному Грязнову неожиданно привалило счастье — в Америке умер родной дядя, оставив огромное состояние, которое он завещал Михаилу. Недолго думая, новоявленный миллионер перевел все наследные доллары в государственный банк Российской империи, в царские рубли. Не успел подпоручик даже почувствовать себя миллионером, как в России разразилась революция. Плакали его денежки… Тесть — генерал, ярый монархист — скоропостижно скончался.
Подпоручик Грязнов рвал и метал — не от горя по случаю кончины дражайшего тестя, а от досады на себя, что сдуру перевел все наследство на русские рубли, от злобы на революцию, лишившую его будущего, сказочного богатства. Отчаявшийся было подпоручик Грязнов неожиданно получил приказ самого Керенского выехать в Забайкалье, в помощь казачьему атаману Семенову, чтобы помочь тому в формировании бурятских полков. В гражданскую войну Грязнов не колебался, оказавшись в одном лагере с монархистами-черносотенцами, патологически ненавидевшими Советскую власть. Он водил свою сотню по сибирским и забайкальским селам, предавая их огню и мечу, вымещал злобу на безвинных крестьянах, рабочих, красногвардейцах, видя в них причину всех зол и бед, обрушившихся на голову вчерашних хозяев России. И атаман Семенов, заметив рвение молодого подпоручика, за «особые заслуги» присвоил Грязнову сразу чин полковника.
А в двадцатом году, на всякий случай тепло распрощавшись с Семеновым, он сменил своего хозяина, встал под знамя такого же черносотенца, как сам, — барона Унгерна фон Штернберга, мечтавшего о «Срединной Азиатской империи».
Рьяно помогал Грязнов своему новому шефу в организации разбойных отрядов из числа казаков-монархистов, богатых монголов, бурят, китайцев, японцев, всех тех, кто возненавидел Советскую власть. Унгерн по достоинству оценил усердие молодого полковника — назначил своим начальником контрразведки. Грязнов помогал барону сноситься с теми богатеями-туркестанцами, что затаенно мечтали об «Азии для азиатов», простиравшейся от моря до моря.
Грязнов же не любил строить воздушные замки, стоял ногами на земле: вот если бы перехватить красный эшелон, хорошо бы с зерном или с оружием, чтобы потом все захваченное выгодно сбыть разбойным хунхузам — тороватым китайцам, или ворваться в деревню, пограбить всласть, изнасиловать приглянувшуюся девку, а ночью поджечь село… Неописуемое зрелище! У, племя иродово! Всю святую Русь лаптями истоптали, испоганили. Красная звезда им милее лика святой богоматери… Раз уж на то пошло, то извольте: звездочку на лбу, звезду на спине! Грязнов так и делал в застенках унгерновской контрразведки, даже счет потерял, сколько красных отправил на тот свет после того, как, натешившись вдоволь над очередной жертвой, ставил ее к стенке.
Грязнов сразу понял, чего от него хочет Атда-бай, но призадумался: как отнесется к тому Кейли? Ведь он прислал его, Грязнова, в качестве английского советника при главарях басмаческого движения, будь то Эшши-хан и Халта-ших или Ахмед-бек и Илли Ахун… Важно поднять шум в Каракумах — пусть знает весь мир, как народы здесь стонут под большевиками. Тут еще Эшши-хан куда-то запропастился — говорят, подался в Афганистан отца проведать. Кретин! Будто Герат ближний свет. Мешхед куда ближе, но Грязнов и не подумал поехать туда, к жене, где обосновался после разгрома унгерновской орды, когда сам барон, плененный чекистами, был осужден и казнен.
— На, держи! — Атда-бай протянул Грязнову полотняный мешочек, туго набитый драгоценностями. — После дела получишь еще.
Задаток бая рассеял все сомнения Грязнова. Эх, была не была! Отчего бы не тряхнуть стариной, не взбодрить себя?
…Грязнов оглянулся назад — след в след за ним скакала десятка нукеров из отряда Эшши-хана. А позади шагал караван, груженный всяким добром. Атда-баю задуманный план частично удался — доверчивые скотоводы, завидев во главе вооруженных всадников «русского комиссара», внесли налог за будущий год, уплатили и за колодцы.
Грязнов, привстав на стременах, вглядывался в пустыню, местами переходившую в степь; ему на миг привиделись Гоби, забайкальские степи… Вот оно — русское село, неказистое, крестьянское… Полковник Грязнов ожидал увидеть процессию жителей с хлебом-солью на вышитом полотенце, с угодливыми речами и поклонами. Ведь тогда, кроме священника, не отыскалось даже грамотного человека, сумевшего бы зачитать смертный приговор, вынесенный им всему селу. Но они, обреченные, не дрогнув, смело и гордо смотрели в лицо своим палачам… Еще шла гражданская, одному богу было ведомо, чья возьмет верх, а эти люди, вчерашние верноподданные государя всероссийского, словно переродились, нет — будто возникли из небытия, из иного загадочного мира. Это была загадка, которую он, Грязнов, был не в состоянии отгадать.
И Грязнов, руководивший карательной экспедицией, отдал команду…
Заплечных дел мастера, унгерновские солдаты, чтобы сломить крестьян, приступили к своему кровавому делу. Особенно изощренно терзали семьи советских работников — женщин, детей, стариков.
…Цокот копыт вернул Грязнова к действительности. Кони въезжали на такыр, где у колодца выстроилось несколько юрт братьев-конгурцев. Всадники оцепили кочевье, кто-то громко позвал:
— Эй, конгурцы! Принимайте гостей!..
Не ожидавшие такого коварства, братья вышли из юрт безоружными, среди них не было только старшего, того, что проткнул ножом тутовый керсен.
— А где четвертый? — Грязнов разглядывал братьев сквозь прорезь прицела маузера. — Куда девался еще один?
— С отарой.
ebooksa