— Да озарится светом загробный мир усопшего, — благочестиво произнес Аннамет слова из Корана. — На каком году жизни пред ним отворились врата аллаха?
— Мовлям был чуть старше меня, — задумчиво ответил парень. — Обидно, что не своей смертью умер бедняга. Погиб. И убил его такой же… — Глаза юноши вспыхнули гневом, на скулах взбугрились желваки.
Тугой ком обиды подступил к горлу Аннамета, мешая дыхнуть, но он тут же подосадовал на себя. Как мог запамятовать об этой нашумевшей в Каракумах истории? Как мог забыть?!
Аннамет поднялся и, словно побитый, вышел со двора. Вслед он слышал, как озорной мальчишеский голос бросил:
— У-у-у, калтаман[17] безносый!
Взрослые прикрикнули на мальчишку, но ничего этого не слышал Аннамет, терзавшийся лишь одной мыслью: «Когда это кончится, когда?» Он не винил никого, кроме себя одного. На другой день Аннамет отыскал Агали Ханлара, отозвав его в сторонку, сказал:
— Спасибо тебе, уважаемый Агали, что приютил, хлебом-солью поделился…
— Ты не меня, Советскую власть благодари…
— Говорят, заику выслушай до конца, — криво усмехнулся Аннамет. — Видать, не жить мне в вашем ауле. Не съехать ли мне отсюда? Я сам виною всему и никого в том не виню…
— Погоди, — добродушно забубнил Агали Ханлар. — Не горячись! Я знаю, что случилось на поминках… Пойми и ты… Басмачи так осточертели дайханам, что иные ненависть к ним вымещают на тебе. Одни потеряли отца или брата, другие сына или дочь… Такое не скоро забывается.
— Поэтому будет лучше, если я уеду из Конгура.
— А куда? Да ты во всей Туркмении не найдешь аула, уголка, где бы люди не проклинали басмачей. Да и разве от себя спрячешься?
Шли дни… К Аннамету иногда из Ашхабада наведывался Чары Назаров, и они, оседлав коней, то выезжали в горы, то скакали в степь, простиравшуюся на подступах к Каракумам. Конечно, туркменские чекисты и без Аннамета знали многое о затаившихся буржуазных националистах, крупных баях и родовых вождях, подогревавших басмаческое движение. Но после каждой встречи с ним Назаров мог уточнить кое-какие недостающие факты, детали, которые помогали прояснить общую картину, нащупать сеть вражеских агентов, от которых шли нити к Эшши-хану, Джунаид-хану и дальше — к Мадеру и Кейли.
Однажды во время такой прогулки Аннамет был необычно сумрачен и хмур. Нервный серый конь под ним, словно чувствуя состояние седока, часто сбивался с шага.
— Что такой невеселый, Аннамет? — спросил Чары Назаров.
— Что, улыбаться прикажешь перед смертью? — Аннамет резко вскинул брови. — Я умираю всякий раз, когда ты приезжаешь. Я больше ничего не знаю — все рассказал. Теперь меня осталось в расход пустить…
Чары Назаров чуть опешил и, не совладав с собой, крикнул:
— Не мели глупостей, Аннамет! Тебе же объявили про амнистию.
Аннамет не проронил в ответ ни слова, но когда молчание стало невыносимым, Аннамет заговорил первым:
— Всякий раз я терзаюсь сомнениями. Стоит тебе, Чары, заговорить — сомнения враз рассеиваются. Я верю тебе… Только ты уж не обессудь, мнительный я стал… Одолевают меня мысли разные. Ты вот часто своего русского друга в разговоре вспоминаешь… Так? Сколько ты платишь этому Касьянову за… дружбу? Ты ж вот русским служишь.
ebooksa