— Помнишь Кабул — там был ты, Эшши-хан. О чем вы проговорили с Кейли до утра?
— Я тебе ничего не скажу. Уйдешь с миром, слово джигита, буду молчать. Молчать ради того хлеба-соли, что мы с тобой делили. К прошлому возврата нет. Я ненавижу это прошлое! Все! Уходи!
— Так бы и сказал, шакал, что закомиссарился, — Каракурт выхватил из-за пазухи маузер, отскочил к двери, искоса бросая взгляд на Байрамгуль, попятившуюся ко второму окну. — А ты, красотка, не дури! У твоего красавца пока есть время подумать… Ну! — поигрывал он маузером. — Имена, пароли, и я тут же исчезну…
— Сказал — не скажу, значит, ничего не услышишь…
— Сколько тебе большевики заплатили? Ну, жду! — С этими словами Курреев левой рукой достал из кармана платок, прикрыл им ствол маузера. Аннамет знал зачем: платок приглушал звук выстрела. — Поторапливайся, безносый. Будешь говорить?
— Иди ты, знаешь куда?.. — бледнея, выдохнул Аннамет. Он уже не слышал сухого щелчка выстрела, лишь горячий зной опалил ему грудь и растекся по всему телу, не видел, как Байрамгуль тигрицей бросилась на убийцу. Даже Каракурту, натренированному на расправах с людьми, стоило огромных усилий сбить с ног эту сильную разъяренную женщину, нанести ей ножом смертельный удар.
Каракурт торопился поскорее завершить кровавое дело… Убедившись, что супруги мертвы, Курреев вытер о край кошмы окровавленный нож, сунул в ножны. Затем снял с Аннамета чехол с его ножом, сдернул с груди Байрамгуль серебряные украшения и, перешагнув через трупы, стал шарить по комнате. Разворошил чувалы в углу, раскидал кошмы и, найдя лишь пару червонцев советскими ассигнациями, чертыхаясь, сунул их поспешно в карман. Собираясь уходить, он заметил в ушах Байрамгуль золотые сережки, нагнулся, чтобы отстегнуть их уже негнувшимися дрожащими пальцами. Одна из них словно приросла к мочке уха. Каракурт, досадуя на свою недогадливость, резко рванул, выдрав сережку с мясом, и крадучись вышел за дверь.
Каракурт огляделся по сторонам, вслушиваясь в шумы просыпавшегося аула, и чуть ли не бегом зашагал по знакомым задворкам, добравшись до оврага, сбежал вниз…
Через несколько дней Каракурт сидел перед Мадером, обстоятельно рассказывал ему обо всем, что видел в Туркмении. С кем установил связи, кого удалось завербовать, кто разуверился в своих силах, считая бесцельной и бесплодной дальнейшую разведывательную работу в Советском Союзе. О многом же, если иметь в виду неудачи, Каракурт умолчал, боясь прогневить шефа… И впредь, какие бы ни исполнял Курреев задания, как бы ни справлялся с ними, у него станет непреложным правилом приукрашивать все, что им сделано, и утаивать ошибки, промахи, если их нельзя взвалить на кого-либо другого. В этот раз Каракурт поплакался: мог бы сделать еще больше, был бы Эшши-хан чуть расторопнее и не мешал ему, опасаясь навлечь на себя гнев своих вторых хозяев — англичан.
— Эшши-хан хочет усидеть на двух конях сразу, — наушничал Каракурт. — Не признают его в Каракумах… Не та фигура.
Каракурт вспомнил об Ашире Таганове, но, скорее всего, для того, чтобы умаслить Мадера, смягчить предстоящий неприятный разговор об Аннамете. Чаще всего Курреев врал по наитию. Ложь и обман становились его второй натурой. К ним он прибегал и тогда, когда надеялся, что перепадет какой-то куш, и тогда, когда знал, что это усладит слух его шефов; он даже не задумывался над тем, чем чревато лганье даже для него самого.
— Ашир Таганов — вот кого завербовать бы! — Каракурт немигающими глазами вперился в Мадера. — Сын басмача. Правда, потом отец и он сам подались к красным. Да, говорят, несладко было там Аширу, ушел в Каракумы. Я его хорошо знаю, росли вместе…
— Если он служил у красных, — Мадер снял пенсне, протер стекла и снова водрузил их на нос, — занимал у них неплохой пост, то зачем ему к басмачам уходить? От добра добра не ищут.
— Мурди Чепе мне рассказывал, что Джунаид-хан тут постарался. Он посеял подозрение к Таганову… Чекисты попались на удочку, обвинили Ашира в связях с басмачами, отстранили от работы. После он долго слонялся без дела в Конгуре… А мне думается, кровь в нем заговорила. Сын басмача, конечно же, должен стать басмачом. Не забывайте, господин Мадер, что наши предки аламаны, весь Конгур — потомки разбойного племени. От зова крови не уйдешь.
— Это мне знакомо, — понимающе улыбнулся Мадер. Вспомнил историю, услышанную из уст Шырдыкули, он же Хачли. — Хорошо, если Таганова англичане не приберут.
— Не приберут, мой господин. К скупердяям он не пойдет. Англичане же мало платят — сами говорили. Я с Аширом договорюсь. Тут уж я постараюсь.
Утаить убийство Аннамета и его жены Каракурт не решился, боялся, что Мадер о том сам пронюхает, и тогда Куррееву несдобровать, глядишь, еще заподозрит в двойной игре. Промолчал он только о пятидесяти золотых червонцах, уплаченных Каракурту ханским сыном. Но когда Мадер узнал, что Курреев убил Аннамета, не выведав у него буквально ничего, немец взбеленился: стучал кулаками по столу, носился по комнате, охал и вздыхал, возмущаясь тупостью своего агента.
— Ну зачем вы его прикончили? — Мадер уже в который раз задавал один и тот же вопрос. — Убрать никогда было б не поздно. Тем более он не представлял никакой опасности.
— А чего он меня по матушке?.. — брякнул Курреев, молчавший до сего времени. — Вот и прихлопнул… Пусть не лается.
— О, майн гот! — Мадер драматично схватился за голову, неловким движением сбил с носа пенсне, которое вдребезги разбилось о пол. — Нет, ты, то есть вы — дикарь, вы — идиот! Даже папуас так бы не поступил. Подумаешь, матерился! Никто от этого пока не разваливался. — И германский эмиссар, досадливо покачиваясь всем корпусом, невесело думал: «Меня самого казнить надо — с такими кретинами задумал Срединную империю создать… Не за миражами ли я гонюсь?» — А чекисты знали, что безносый ведал у Эшши-хана контрразведкой?
ebooksa