Коварная рыбка фугу

– Сестра говорила, что люди, которые пренебрегают своей жизнью и к чужой относятся пренебрежительно. За неделю работы с Василием Ивановичем она подглядела, что, уходя с работы, тот пропускает рюмку спиртного – грамм пятьдесят не больше – и очень любит пробовать экзотические крепкие напитки. Хранит он свое спиртное в навесном шкафу для специй – это его личная территория. Она предусмотрительно убрала все бутылки с водкой и коньяком вглубь, оставив бутылку с саке на видном месте. И налила в бутылку совсем ничего – на одну дозу, чтобы Василий Иванович не мог ни с кем поделиться.

– Да, откуда ей было знать, что Димка полезет в шкаф Василия Ивановича за выпивкой? – вздохнул я. – А яд, где она взяла яд?

– На даче. Квартиру приемных родителей она продала, а дачу оставила – шесть соток с маленьким домиком. Напомню, что приемный отец Кати работал в лаборатории сельскохозяйственного института. Он был истинным ученым, одержимым наукой. Там, в маленьком сарайчике у него была настоящая химическая лаборатория, где хранились препараты для борьбы с грызунами. Кате с детства внушали, что к бутылочкам, стоящим в сарае, ни в коем случае нельзя прикасаться. Отец экспериментировал на крысах, которые, кстати сказать, весьма невосприимчивы к ядам и очень осторожны. Романов создал отраву практически мгновенного действия. Препарат действовал на сердечную мышцу, вызывая ее паралич. Яды, к сожалению, не имеют срока годности – Дима умер от остановки сердца.

– Когда же Катя подсыпала в бутылку яд? Вроде бы она все время стояла со мной.

– Бутылку она заготовила заранее. Ведь спиртное начали завозить накануне?

– Да, – кивнула я головой.

– Катя знала, что по традиции повар, готовящий рыбу фугу, несет ответственность за жизнь людей. Чтобы ничто его не отвлекало, он запирается в кухне. Всех попросили выйти. Все и вышли, а Катя на минутку задержалась. Воспользовавшись тем, что японец переодевается в сторонке и не обращает на нее внимания, она сунула бутылку в шкаф. Всё!

– Нет, не всё. Насколько я понимаю, Дима стал жертвой своего любопытства или своего же розыгрыша. Видите ли, хотел напугать Катю, прикинувшись отравленным ядом фуг. А яд на самом деле оказался крысиным. Но кто убил самого Василия Ивановича? Тоже Катя? Ножом? Нож не женское оружие.

– Ты тут недавно озвучила одну мысль, – Никита с хитрым прищуром посмотрел на меня.

– Какую именно мысль? – спросила я, поскольку за день регенерирую множество мыслей.

– Что Комов был готов расправиться со всеми обидчиками Кати.

– Это все-таки был Комов! Что же ты мне голову морочишь?! – разозлилась я на Никиту. Вел в заблуждение девушку, а теперь говоришь, что она все-таки права. Конечно, права! И не имеет значения – в целом или наполовину.

– Подожди! Не кричи. Комов хотел поговорить с Василием Ивановичем, рассказать ему, что у него есть дочь и что она ни в чем не виновата. Помирить их, в конце концов! Он днем приходил, но разминулся с Василием Ивановичем. А вечером Комову позвонила Катя и сообщила о том, что произошло в ресторане. Она была в панике, хотела наложить на себя руки. Оказывается, Василий Иванович видел, как она выходила из кухни после всех. Он так подозрительно на нее смотрел! И если он сегодня ничего не сказал следователю, то завтра все обязательно расскажет. «Я с ним поговорю, – пообещал Кате Комов. – Он ничего не скажет следователю». Разговора, очевидно, не получилось. Василий Иванович отказался разговаривать с Комовым. В сердцах тот выхватил перочинный нож и… Комов – врач, и ему хорошо известно, какие ранения бывают смертельны. Если перерезать сонную артерию, то смерть неминуема.

– Комов признался в убийстве?

– Да, практически сразу. Он ведь не матерый рецидивист, вести себя со следователями не умеет. Его быстро раскололи.

– А что будет с Катей?

– Ее ожидает экспертиза. Если ее признают вменяемой, отправят за решетку. Нет – будут лечить. Слушай, не хочешь съездить к Димке на кладбище? – неожиданно предложил Никита. – Я должен попросить прощения за то, что опоздал на похороны. Думаю, он меня простит. И поблагодарить за то, что встретил тебя.

Эти слова он произнес так проникновенно, что у меня перехватило дыхание.

– Сейчас? – стушевалась я. – Я же на работе!

– И я собираюсь ехать на кафедру, пока мои студенты не разбежались. Давай вечером, когда ты освободишься.