Собиратель реликвий

– Кто вы такой?

– Меня зовут Дисмас.

– А, Добрый Разбойник? А ваше одеяние вы тоже украли?

Парацельс повернулся к окну, выходившему во двор. Снаружи к стеклу прижимались носы Дюрера и ландскнехтов.

– Ваши приятели похожи не на монахов, а на убийц и разбойников с большой дороги. Знаете ли, по эту сторону Рейна не дураки живут. Выкладывайте все начистоту. Почему дочка Франца насквозь пропахла порохом и при смерти лежит на моем операционном столе?

– Если она умрет, то какая вам разница? А если выживет, я все объясню. Обещаю.

– А с чего вы взяли, что я сейчас не кликну начальника стражи? – проворчал Парацельс. – Нашему палачу работы хватает. По правде говоря, мне это на руку. Не приходится жаловаться на недостаток свежих трупов. Так что же, господин Добрый Разбойник, что вы скажете, если я немедленно сдам вас властям?

– Ничего. Моя жизнь в ваших руках. И жизнь Магды тоже.

Парацельс пристально посмотрел на Дисмаса и несколько смягчился.

– Вы швейцарец, это сразу видно. А эти типы – германцы… Я вернусь утром. Помните: не более двух капель. Что ж, Добрый Разбойник, жизнь Магды теперь в ваших руках.

22. Парацельс

На рассвете следующего дня Магда открыла глаза.

Дюрер и ландскнехты устроили во дворе всенощное бдение. Как только Дисмас объявил, что Магда пришла в себя, они рухнули на колени и принялись горячо молиться. Нуткер всхлипывал и что-то бормотал. Дисмас в изумлении глядел на них. Он ни разу в жизни не видел ландскнехта за молитвой, тем более за слезной.

Магда ничего не помнила о том, что произошло на лугу, но сразу же узнала Парацельса, хотя не видела его много лет. Вчерашней раздражительности Парацельса как не бывало. Он стал воплощением доброты. Магду оставили в клинике до полного выздоровления и пригласили круглосуточных сиделок – монахинь из соседнего монастыря. Парацельс ласково сжал ее ладонь и поцеловал Магду в лоб.

Дисмас, Дюрер и ландскнехты сняли комнаты в юго-восточной части города, на постоялом дворе с претенциозным названием «Райские кущи», по соседству с бумажной мануфактурой. От нее на всю округу несло тухлыми яйцами и серой – далеко не райское благоухание. Однако постоялый двор также находился совсем рядом с воротами Святого Альбания, что давало возможность в случае чего быстро покинуть город.

Дисмас сдержал обещание и обеспечил ландскнехтам вечер пудендального плезира в «Кисе-мурлыке». Они звали с собой и Дисмаса с Дюрером, но те вежливо отказались. Дисмас был не в настроении для вакхических утех. А Дюрер, во-первых, был примерным семьянином, а во-вторых, панически боялся подхватить французку.

– Вернутся с целым букетом, помяни мое слово, – сказал он Дисмасу. – Одна ночь на Венере, а потом всю жизнь на Меркурии.

Парацельс недавно изобрел новый способ лечения сифилиса, заключавшийся в применении малых доз ртути. Способ был несколько эффективнее, чем самое популярное в то время «лекарство» – гваяковый эликсир, поставляемый из Нового Света, как, впрочем, и сама зараза. Эликсир получали путем дистилляции смолы гваякового дерева, называемого также Lignum vitae[9]. Баснословно прибыльная торговля эликсиром была монополией Фуггера. Вездесущий Якоб Фуггер также ссужал дукатами Альбрехта, чтобы тот мог купить кардинальскую шляпу, и папу Льва, чтобы тот мог оплатить счета по своим расходам, сакральным и не очень.

Парацельс саркастически отзывался о гваяковом эликсире, почитая его раздутую популярность результатом взаимовыгодного сговора между Фуггером и Римом. Мало того, лекарь заявлял об этом открыто и громогласно, невзирая на то что за подобные инкриминации можно было запросто отправиться в каземат, а то и на виселицу. Парацельс относился к властям с тем же презрительным высокомерием, что и Лютер. Вдобавок они оба были, если так можно выразиться, поджигателями. Лютер, которого неустанно клеймили в папских буллах, публично предал огню одну из них. Парацельс, желая выразить свое отношение к Авиценне и Галену, сжег груду их трудов.

– Так что, продолжаем поход? – спросил Дюрер.