За сотни километров Андрей как будто ощутил неладное, не уступая в прозорливости человеку-тигру.
— Марина? Что с тобой?
Вытирая пальцем уголок глаза, словно опасаясь быть увиденной, Скворцова нарочито громко шмыгнула носом:
— А… насморк, насморк. Угораздило вот заболеть в июне.
— Я надеюсь, ты хотя бы на больничном? — В голосе Андрея появились особые нотки, которые были невероятно приятны Марине. Забота, выдающая зарождающиеся глубокие чувства. — Переживет твоя мушкетерская школа без директора! Если позвоню Димке, а он доложит мне, что ты ходишь на работу — вернусь и откручу ему голову. Потом тебе.
Женщина невольно рассмеялась:
— Знаешь, если мне открутишь голову, насморк закончится, тут свои плюсы. А Димке за что?..
— За недосмотр и отсутствие служебного рвения!
Димка, он же Дмитрий Аликович Джураев, носил прозвище для друзей — Джигит, а для собственной тещи — Кыштымский гуманоид. Заместитель Скворцовой, или, как он сам о себе говорил в минимально скромных выражениях, «правая рука боярыни, она же левая, она же — дополнительные мозги в трудную минуту». Когда-то они дружили втроем, и вместе посещали клуб исторического фехтования — Дима, Марина и Толя, ее будущий муж. За Димой закрепилось амплуа балагура, компанейского «своего» парня и любителя хулиганских розыгрышей.
Но все это было только внешней грубоватой оболочкой, за которой скрывался надежный и верный друг, всегда готовый подставить плечо. Раз в год Джураев обязательно брал неделю отпуска, чтобы съездить на какое-нибудь важнейшее мероприятие, где можно было звенеть мечами, сидеть ночью у костра, получать шишки и порезы, а потом возвращаться с синяком под глазом и охрипшим голосом, сорванном песнями у того самого костра под какой-нибудь сугубо рыцарский или богатырский спиртной напиток.
Элла, жена Димы, терпела вылазки стоически и регулярно посылала Марине фотографии с подобных мероприятий, непременно с ремарками: «Посмотри, чем занят твой зам!», «Не, ты глянь, куртку прожег!», «Чума на оба ваши дома, не давай ему зарплату, для этого есть я!» и прочее.
Именно Дима приложил все усилия, чтобы познакомить начальницу с новым приятелем, которым заместитель Скворцовой обзавелся именно на таком вот веселом сборище, где компанию «ролевикам» составил еще и известный байкерский клуб.
Сквозь слезы, которые сейчас никто не мог видеть, Марина вспомнила, какую атаку устроил Джураев в первый раз, едва вернувшись из своего похода за мужским отдыхом:
— Понятно, он с тобой пообщаться хочет. И, — голос Димы понизился до подозрительного шепота, — холостой. То бишь, не женатый мужчина в полном расцвете сил.
Марина возмутилась, собираясь огреть папкой своего старого приятеля. Больнее, желательно, и с повреждениями.
— Джураев, ты гад! Сосватать меня решил, выдать, как Дюймовочку за богатого крота! Ты же знаешь, я не принадлежу к тому типу женщин, которым нужна и рыбка, и елка! У меня дочка!
Дима ловко увернулся от папки, летящей в голову. Вообще уворачиваться от предметов ему приходилось часто, поскольку законная супруга обладала взрывным темпераментом, а раздражать женщин Дима умел на славу.
— Какое «сосватать»! О деле пекусь! А про семейное положение я так ввернул, вдруг ты поведешься! Крот не старый пока… Лет сорок пять, может…
— Уйди с глаз моих!
Вторая атака, внезапная, состоялась уже после возвращения Скворцовой из Лангато. Серая пермская весна, серый вечер пятницы… Тогда Андрей вошел в кабинет, и вечер стремительно окрасился в цвета песка, синего неба, белых стен и крови — цвета воспоминаний о том дне, когда был убит Тха-Джар. Их сходство с Андреем Жаровским было ошеломляющим, обескураживающим. Одно слово — двойник. Скажите после этого, что нет высших сил, распоряжающихся судьбой.