Цирцея

22
18
20
22
24
26
28
30

– Нет, – возразил отец. – Смотри.

Он бросил взгляд на полено, стоявшее у камина. Оно засветилось, вспыхнуло, а потом осыпалось пеплом на пол.

– И это лишь меньшее, на что я способен. Можешь так?

Всю ночь я не сводила с поленьев глаз. Нет, я так не могла.

* * *

Родилась моя сестра, а вскоре и брат. Через какое время, точно не могу сказать. Дни богов – что низвергающийся водопад, смертные умеют их считать, но этой хитрости я тогда еще не знала. Казалось бы, кому, как не отцу, обучить нас – ему ведь каждый рассвет был известен. Но даже он называл брата и сестру близнецами. Они и в самом деле сблизились, едва брат родился, сплелись как зверьки. Отец благословил обоих одной рукой.

– Ты, – сказал он моей светящейся сестре Пасифае, – выйдешь замуж за вечного сына Зевса.

Эти слова отец произнес пророческим тоном, каким всегда говорил о том, что несомненно произойдет. Мать просияла – она уже воображала, как будет наряжаться на Зевсовы пиры.

– А ты… – сказал отец брату – обычным голосом, звонким и чистым, словно летнее утро. – Всякий сын отражается на матери.

Мать обрадовалась и восприняла эти слова как разрешение дать сыну имя. Она назвала его Персом – в свою честь.

Эти двое были умны и сразу поняли, что к чему. Любили насмехаться надо мной, прикрываясь горностаевыми лапками. Глаза у нее желтые, как моча. А голос скрипучий, как у совы. Зовут ее Ястребом, а следовало бы Козой – уж больно уродлива.

Таковы были их первые колкости – поначалу туповатые, день ото дня они становились острее. Я научилась избегать сестры и брата, и те вскоре нашли забаву поинтересней – среди маленьких наяд и речных богов из дворца Океана. Когда мать шла в гости к теткам, Перс и Пасифая следовали за ней и принимались командовать нашими покладистыми двоюродными братишками и сестренками, а те цепенели перед ними, как мальки перед щучьей пастью. Издевательских игр Перс с Пасифаей придумали множество. Поди сюда, Мелия, уговаривали они. На Олимпе модно теперь обстригать волосы до затылка. Не дашь нам этого сделать – как заполучишь мужа? После стрижки Мелия, ставшая похожей на ежа, ревела, а брат с сестрой хохотали так, что эхо гуляло по пещерам.

Пусть делают что хотят, думала я. Сама же предпочитала тихие залы нашего дворца и сидела у отцовских ног, когда только могла. И вот однажды, отправляясь проведать свое стадо священных коров, он – в награду, видимо, – позвал и меня. Это была великая честь, ведь мне предстояло прокатиться на его золотой колеснице и увидеть предмет зависти всех богов – пятьдесят белоснежных телиц, каждый день услаждавших взгляд отца, пока он совершал свой путь над землей. Перегнувшись через боковину колесницы, украшенную драгоценными камнями, я дивилась на проносившуюся под нами землю – обильную зелень лесов, зубчатые горы и широко раскинувшуюся синь океана. Я искала глазами смертных, но с такой высоты их было не разглядеть.

Стадо паслось на лугах острова Тринакрия, и присматривали за ним две мои единокровные сестры. Едва завидев нас, они с радостными возгласами бросились к отцу, повисли у него на шее. Все дети Гелиоса рождались красивыми, но сестры, чья кожа и волосы словно состояли из жидкого золота, были в числе прекраснейших. Их звали Лампетия и Фаэтуса. Сияющая и Светящаяся.

– А кого это ты с собой привез?

– Она, должно быть, дочь Персеиды. Смотри, какие глаза у нее.

– Ну конечно! – Лампетия (кажется, она) погладила меня по голове. – Глаза твои, милочка, не тревожат. Не тревожат совсем. Твоя мать очень красивая, вот только слабая.

– У меня глаза как у вас, – сказала я.

– Какая прелесть! Нет, милочка, наши глаза огнем горят, а волосы блестят, как солнце на воде.

– А ты правильно делаешь, что свои заплетаешь в косу, – добавила Фаэтуса. – В косе эти темные пряди чуть лучше смотрятся. Жаль, что голос твой так просто не спрячешь.

– Ей ведь можно и совсем не разговаривать. Это выход, правда же, сестрица?