— А к тому, дорогой Петр Андреевич, что надо смотреть правде в глаза, надо не забывать, что уже наши с тобой дети старше нынешних солдат, и не в твоем возрасте бегать наравне с молоденькими. Всему свое время. Вот и сердце тебе об этом напомнило. А еще начальство может напомнить. Так уж лучше самому вовремя уйти.
— Написать рапорт об отставке? Ну-у, матушка моя! А кто заставу примет? Бабкин? Да он же мальчишка!
— Этому мальчишке двадцать шесть лет. А сколько тебе было, когда принял заставу?
Зимин хотел возразить, но так и остался с открытым ртом, — Тася ударила с расчетом: он тогда был на три года моложе нынешнего Бабкина.
— Сколько, сколько… — заворчал Зимин. — Не в этом дело. КСП вот начали обновлять, сигнализацию совершенствовать… Разве это под силу Бабкину? И в такое время писать рапорт об отставке? Да ты понимаешь, о чем говоришь-то?
— Понимаю. А потом знаю: всю работу никогда не переделаешь.
Именно этого разговора и опасался Зимин, хотел оттянуть его подальше. Не вышло. А может, и к лучшему это? И уже о другом подумалось, засыпая: утром они с сыном на рыбалку подадутся. Нет, что ни говори, а славные люди — его заместитель и прапорщик…
Не так уж редко доводилось Зимину подыматься в раннюю рань. Но всегда по долгу службы доводилось: или мчался по боевой тревоге или шагал проверять службу нарядов. И в том и в другом случаях начальнику заставы было не до того, чтобы наслаждаться рождением нового дня. Если он и присматривался к искристым капелькам росы на траве, к пестрому разнообразию цветов, то вовсе не для того, чтобы полюбоваться всем этим, а затем лишь, чтобы удостовериться: не сбита ли роса, не помяты ли цветы чьей-то недоброй ногой? И к птичьему пересвисту прислушивался, так же руководствуясь сугубо профессиональными соображениями: а не вплетаются ли в это веселое утреннее щебетание подозрительные шорохи, треск сучьев?..
Тропинка извивалась меж замшелых валунов. Слева над ней стеной нависла гранитная скала, справа, скрытая зарослями ивняка и черемушника, журчала речка-протока, соединяющая два озера — Пограничное и Тыловое.
Зимин шел своим обычным спорым шагом, не глядя под ноги — они сами безошибочно выбирали, куда легче и удобнее ступать, словно были зрячими. За ним, метрах в пяти, шагал Санька. Со стороны смотреть, так к границе выдвигается парный наряд — идут, сохраняя положенную дистанцию, не разговаривают, сосредоточенно всматриваются в окружающее. Но разобранные удилища и спиннинги в руках да тощий вещевой мешок за плечами у молодого напарника выдавали в них рыболовов.
Славное было утро. По стволам деревьев, по кручам скал солнце рассыпало первые свои лучи, нежные и еще не яркие. Воздух, пока прохладный, был чист, недвижим, переполнен радостной разноголосицей птичьего гомона. Дышалось легко и шагалось легко.
Показался залив озера, изрезанный стволами прибрежных деревьев на узкие зеркальные полосы. Затем эти полосы по мере приближения рыболовов к кромке воды становились все шире и шире. А вот уже и все озеро раскинулось перед ними — гладкое, просторное. Над водой курилась легкая пелена утреннего тумана. На серебристо-голубой глади то там, то здесь неожиданно возникали круги и раздавались всплески.
У лодки, привязанной цепью к старой иве, Петр Андреевич остановился, окинул радостным взглядом озеро, шумно вздохнул:
— Расчудесно-то как!
— Может, полюбуемся этой красотой после рыбалки, а, папа? — нетерпеливо спросил Санька.
Петр Андреевич посмотрел на сына грустными глазами:
— Ничего, сынок, наша рыба будет нашей… — Стараясь не громыхать цепью, отвязал лодку.
Петр Андреевич бесшумно подымал и опускал весла, лодка двигалась ровно, рассекая водную гладь с чуть слышным шелестом. Санька взял спиннинг, потянул дорожку. Вскоре он вздрогнул и радостно выдохнул:
— Есть!
Пока шли до мыска — каких-то четыреста метров, — Санька еще дважды выдохнул это короткое «есть!», и каждый раз в его руках оказывалась небольшая щучка. Санька сиял от радости:
ebooksa