— Именно — наш. Похоже, что Киселев с напарником чем-то обнаружили себя и спугнули нарушителя. Они спят сейчас? Будить не надо. Давай-ка сходим на место, где был наш наряд. Прихватим инструктора с собакой, проработаем след нарушителя… А чего ты, собственно, удивляешься? Зачем, дескать, все это? Конечно, можно и подождать, когда закончат допрос нарушителя, и тогда многое прояснится. А можно и самим по горячим следам кое-что установить и кое-какие выводы сделать для пользы дела. Мне, к примеру, очень важно знать, чего это вдруг Казаченко подался к соседу? Там, как ты должен помнить, очень неприятная болотинка. Только специально подготовленный и отлично натренированный человек мог выбрать для прорыва такое место. Казаченко к такому числу явно не относится. Кто-то спугнул его у нас. Не лось, конечно, и не барсук. А кто? И как?
Бабкин озадаченно поскреб в затылке:
— Действительно…
Не первый год знал он Зимина, и только по молодости своей мог подумать, что хмурился начальник заставы из-за того, что не наша, а соседняя застава задержала нарушителя. И как это не пришло ему в голову поразмыслить над фактом, вроде бы второстепенным: почему метнулся Казаченко на соседний участок? А поразмыслив, обязательно пришел бы к этим зиминским вопросам, коротким и хлестким: «А кто? И как?» — кто спугнул и как спугнул нарушителя…
Только теперь стал доходить до сознания Бабкина истинный смысл слов, которые сказал вчера Петр Андреевич: «Самостоятельности тоже надо учиться, я ведь не всю жизнь буду рядом с тобой». И вот этому надо учиться — зиминскому умению оценивать не такие уж значительные на первый взгляд факты. Мало знать, надо еще уметь руководствоваться этой простой и старой пограничной истиной: на границе все важно, на границе нет пустяков.
Нет на границе и природы как таковой. Есть командные высоты и водные рубежи, есть скрытые и открытые подступы, удобные и неудобные позиции, ровная или пересеченная местность… Тыловой, да и приграничный, участок зиминской заставы представлял из себя резко пересеченную местность — невысокие скалистые сопки, поросшие хвойным лесом, чередовались с лощинами и полянами, небольшими озерами и болотами. С точки зрения охраны, участок был трудным. Если же смотреть на него глазами дачника или туриста, то красоты он был редкостной. В изобилии росли здесь грибы и ягоды. Зимин красоты не замечал и частенько поругивал свой участок: уж очень много на нем скрытых подступов к границе!
Но иногда замечал и достоинства. Взять хотя бы это место, где трое суток несли наряд пограничники, — ничего лучшего не придумаешь. Со времен Отечественной войны осталась у подножия сопки на самой опушке леса огромная воронка от авиабомбы. За три десятилетия ее края обросли сосновым мелколесьем. Отсюда отлично просматривался почти весь правый фланг участка; совсем рядом — метрах в пятидесяти — сходились в одну все тропинки, петлявшие по сопке, и только по этой главной тропе можно было пересечь гиблое болото, вытянувшееся между сопками, — называлось оно Узким.
Хотел того или не хотел, но только по этой тропе должен был идти спасающийся от возмездия Казаченко.
Пологие скаты воронки покрылись мягким зеленым ковром брусничника. По примятому живому ворсу этого ковра можно было без ошибки определить: вот здесь находился солдат, наблюдавший за тыловым сектором в направлении троп, сбегавших с сопки, а здесь располагался другой пограничник, который присматривал за обширной поляной, тянувшейся к границе.
Кроме отличного обзора было у этой позиции еще одно преимущество: если даже и вплотную подойдешь к старой воронке, то не сразу обнаружишь здесь притаившегося пограничника. Если он, конечно, помалкивает и не балуется огнем. Словом, не демаскирует себя…
Бабкин внимательно присматривался ко всему, что делал Зимин — авось пригодится в будущем. Начальник заставы, опустившись на дно воронки, сантиметр за сантиметром рассматривал ее пологие скаты. Вот он наклонился, поднял с земли окурок сигареты с фильтром. Еще один окурок обнаружил уже за пределами воронки — он был выброшен в сторону тропы. Зимин довольно продолжительное время разглядывал окурки на ладони.
— Свеженькие, одной марки… Так я и предполагал. Киселев у нас курящий, это я знаю. А напарник его Трошин как будто еще не пристрастился?
— Пока не курит.
Зимин вырвал листок из блокнота, осторожно завернул в него окурок, положил в карман.
— А теперь — к переходу через болото Узкое. Двигаться за мной, на тропу не заходить.
Переход через болото — это в три жерди настил, длиною чуть побольше пятидесяти метров. Зимин поднятой рукой дал знак остановиться, а сам подошел к месту, где в настил упиралась тропа, петлявшая меж кочек по торфянику. Болотная каша эта не просыхала даже в засуху и долго сохраняла отпечатки следов.
— Так и есть! Идите-ка сюда, — вполголоса позвал Зимин, — что скажете?
Отпечатки следов на торфянике были четкими.
— Разрешите брать след, товарищ майор? — спросил инструктор.
— Подождите немного. Я с вами не побегу, вернусь к воронке. Мне важно оттуда понаблюдать, как этот Казаченко прокладывал след.