Он наметил улыбку, развел руками: мол, ничего не поделаешь, истина.
Допустим, случайность… Почему мы так придирчивы к ней? Разве мало поразительнейших совпадений? По законам, вероятности, тысячу лет ждать такого… А оно вот случилось. Если то, что он рассказывает, легенда, то он бы уж позаботился убрать элемент случайности. Ну, дошло стороной, через знакомых или в газете мелькнула фамилия. Публиковали же газеты состав делегации. Ну, выяснил маршрут делегации, сел в тот же поезд. Придумать несложно.
А впрочем, легенда, не вызывающая решительно никаких сомнений, это тоже не всегда убедительно…
— Вы читали листовку, господин Бринкер?
Не так уж важно, читал или нет. Никаких открытий вопрос не сулит. Просто хочется получше понять Бринкера.
— Что? Ах, листовку! Понимаю, понимаю… Я читал, да.
— И ваше мнение?
— Мать мне сказала: ты, Кас, должен держать в уме одна вещь. Россия, моя страна и тоже твоя, половина твоя. Я это не хочу забывать. Россия имеет свой путь. Она не просит помогать Мюнхен.
— Что ж, неплохо ответил… Неплохо…
— Я совсем не умею по-русски.
— Подучиться можно, — вставил Иван Фирсович. — Чайку не желаете?
Вагон дрожит, стаканы позвякивают, зовут пить чай добродушные богатыри на подстаканниках, похожие на дедов-морозов. Чай, налитый для Калистратова, давно остыл. Э, годится и так, с горячим провозишься! Майор осушил стакан залпом.
Бревенчатые домики леспромхоза, выцветшие от дождей, промелькнули за окном. Один час сорок минут осталось до остановки, там досмотр заканчивается, пограничники покидают поезд. Пейзаж за окном не хуже часов подсказывает майору время. Час и сорок три минуты. Беседовать дольше с Бринкером некогда.
Один-два — фашисты… Что ж, бывает и такая пропорция. Враги не упустили из виду делегацию и, вполне реально, попытались ввести кого-нибудь из своих. Хайни или другой кто, — скорее всего, диверсант находится в пятом вагоне. Честь честью, с делегатским мандатом…
В четвертом купе один спит, завернувшись в простыню с головой, два бородача смотрят в окно и старший тоже. На столе коробка с бисквитами, старший достает их, хрустко разгрызает и что-то рассказывает.
— Битте шейн, битте!
Бородачи, как и прежде, разглядывают майора, как диковину, а старший словно ждал его. Кто же Хайни?
— Господин офицер меня поправит, мальчики. Ведь территория, которую мы проезжаем…
Калистратов сидел как на иголках, сообщая исторические факты, но иначе нельзя. Дотошный немец не успокоится, пока не уточнит, когда именно, какого числа территория стала советской. Не покончив с одним делом, за другое не возьмется.
Или, может быть, он вообразил, что пограничник зашел просто так, покалякать?