— Ничего страшного нет, — повторял Иван Францевич. — Я не допускаю возможности провала, конечно если вы сами не струсите и не испортите игру. Ну, тогда…
Он оборвал фразу, пожал плечами и прибавил, хохотнув:
— Вы же в своем уме.
Хельсинки. Шумное фойе Месухалле — огромного зала для выставок и митингов. Кас разыграл неожиданную встречу, отрепетированную в Лейдене, столкнулся с Кло носом к носу, неловко чмокнул куда-то в подбородок и даже наступил ей на ногу.
Она охнула, вырвалась, потом оглядела его и сказала насмешливо:
— Что за маскарад?
Он понял, — ведь Кло не привыкла видеть его в накрахмаленной рубашке, в галстуке, остриженным и причесанным на манер старших. В Бонне он ходил в выцветших, залатанных джинсах, всклокоченный, с ожерельем из ракушек и в обвисшем свитере толстой вязки, разношенном почти до дыр. Зимой он надевал поверх свитера овчинный полушубок, от которого пахло кислым.
— Старею, Кло, — сказал он.
Она представила его Мицци Шмаль, старшей подруге, наставнице. Он и ей выложил заготовленное: прошел все стадии протеста, разочаровался в диком студенческом бунтарстве, оторванном от масс. Мицци это понравилось.
На другой день он хвалил речь Курта на слете, речь советского представителя. И объявил, что поедет в Советский Союз. Так близко! Грешно не воспользоваться оказией.
— К ревизионистам? — издевалась Кло. — Влетит тебе от председателя Мао!
Кас не склонен был шутить. Вопрос слишком важный. Ему надо убедиться воочию, правда ли, что советские становятся буржуями, обросли жиром.
Он спросил Кло, в каком вагоне места у делегатов, и сказал, что попытается взять билет туда же, в пятый. Вернулся С вокзала расстроенный. Досадно! Дали в седьмой.
Два года назад у них было что-то вроде любви. Кас доказывал, что всякая прочная привязанность сковывает свободу. Кло насмешливо соглашалась.
Вскоре она отошла от него.
Интерес друг к другу, однако, сохранился.
Поезд замедлил ход, железная дорога поворачивала, огибая болото, — кочковатое, ржавое, с редкими деревцами-карликами. «Пятнадцать минут до остановки, — подумал Калистратов, глядя на Бринкера, на апельсины в его руках. — Пора кончать. Но здесь, в коридоре, неудобно. Свидетели ни к чему».
— Что же мы стоим! — спохватился майор. — Прошу!
Он открыл служебное купе, сел к окну, усадил Бринкера напротив.
Бринкер опустил апельсины на столик, придерживает их, катает ладонью, не может оторваться.
ebooksa