— Умного человека сразу видать. Мало и сказал и все — к делу.
— Не пустобрех, как некоторые иные…
— Что и говорить.
Слухи еще были о нем темные, нехорошие. Но он жил далеко от нас, и мы его тщательно не изучали. Таким я знал Астафьева. Но начальству так не доложишь. Ему кратко давай, суть одну, как сухую воблу.
— Не Астафьев там руководит. Или ошибка в донесении, или он подставное лицо. Главарь, скорее всего, из тех, приезжих…
— Согласен. Не Астафьев. Населения сколько?
— Строевых казаков менее двухсот. Стариков и подростков до ста человек. Приезжих не более двух десятков. Перебили два-три десятка и этим…
— Без беллетристики — полк или не полк?
— Полк по названию только. Казаков в нем двести наберется ли.
— Допустим. Ну пусть триста. Но это предел. Дороги как, переправы?
Этот вопрос уже не мне — Воровскому. Знаменитость он был в своем роде. Такие в те годы еще изредка попадались. Говорили, за таких между соседними командирами всегда спор шел.
Скажет один:
— Берите у меня Воровского.
Тут же другой ответствует:
— Нет уж, не буду обижать вас. Владейте!
Недолюбливал я его и замечал — не нравился он и Чеснокову. Но тут ничего не поделаешь! Право выбора себе начальников или соседей никому не дано. Да и свои качества не всякий с ходу покажет. Постепенно все и незаметно, как теща.
Блестяще доложил Воровский и тут:
— Ледоход по всему бассейну начался вечером тридцатого и в ночь на первое мая. Ни одного брода в такое время через Газимур нет и не будет ранее, чем пройдет лед. На это надо дней семь — десять…
— Что это вы? Прискакали же казаки из заречной Дакталги в Урюпино, а другие обстреляли группу содействия. Значит, переправа возможна.
— Нет, не так. Мятеж, или что уж там произошло, был приурочен к началу ледохода, чтобы тот район от нас изолировать. С тыла враг не боялся. Там наших сил нет. Сколько-то казаков заранее было оставлено на правом берегу для борьбы с нашими разъездами и для охраны переправ. Они-то и обстреляли разъезд группы содействия пограничной охране.