— Молод, потому. Спросил бы, кто знает! Убить его надо было!
— Как, на Газимуре?
— Сразу и так! По-умному можно было и без свидетелей. Дал бы ему по башке и уплыл бы! А ты ему: «К Иванову… накормят там». Нужен ему твой Иванов!
К Урюпину приплыли поближе к полуночи. В станице ни огонька, ни людского голоса. Затемнение, видно, Дробин ввел и выходить из дворов запретил. Хорошо, что китайский Имо-хэ на другом берегу отдельными огнями просвечивался. По нему и ориентировались. Иначе бы мимо проскочили. Может, до самой Покровки на Амуре…
Причалить к берегу я боялся. За рекою в такое время наблюдение установлено, и хотя бы один «дегтярев» на рогатках для ночной стрельбы направлен в нашу сторону. Вообще-то полагалось вначале остановить окликом и уж потом стрелять, если человек не послушается. Но это в мирное время. А теперь эти действия могут переставить местами, и пойди потом докажи, что не в таком порядке тебя продырявили…
Решаю встать на якорь и понаблюдать. Каминского предупредил:
— Сиди тихо и не дыши!
Порядочно мы ожидали. С час или больше. Шорох потом уловили, шуршание гальки под ногами коней. Поскрипывание седел послышалось и легкое позванивание трензелей. Наши кони, пограничников! Казачьи седла так не скрипят, и уздечки они снимают. В недоуздках коней водят, без трензелей. Под седлами Дробин коней держит. Готовность высокая!
Когда пограничники, напоив коней, удалились, мы подняли нос бата на берег и пошли вслед за ними.
За ночь в Урюпине все решили. Еще и на сон пара часов оставалась. Условились так: Дробин отвечает за оборону поселка, охранение его дальних подступов. Он же к моему приезду подберет нескольких казаков, имеющих родственные или какие-либо другие устойчивые связи с жителями левобережья Газимура. Они могут понадобиться нам. Я и Черниговский с пограничниками соседней заставы на рассвете выезжаем в Будюмкан, выясним там обстановку и возможности организации надежной разведки из казаков Верховья. Посылка туда разведчиков через многоводный и опасный в такое время Газимур, несомненно, насторожила бы бандитское руководство.
Уставший и в шуме, я забыл о Каминском. Он меня даже и не интересовал. Доставил его на место, как мне было приказано, и будет с меня!
Когда заседлали коней, Каминский прибежал обиженный и злой:
— Это мне, начальник, нынче за вами пеши бегать? Или как еще изволите?
— Что это вы, Каминский?
— Удивляетесь, начальник? Стало быть, непонятливый стали. Или ты мне коня подал? Двуколку санитарную?
— Зачем же вам конь? Вы же здесь остаетесь, в Урюпине…
— Для какой такой радости я сюда таскался? Ты это понял, начальник?
— Тяжело, думал, вам будет. Годы…
— Подмоги твоей не просил. Был бы стар, не поехал бы! Кто меня насиловал-неволил? По своей охоте поехал, чтобы дело делать, а не тут сидеть. Хочешь командовать, так и людей понимать должен. Это самое первое…
Понял я мою тяжелую ошибку. Хорошего человека обидел, выкручивался, как умел: