Оба молодых офицера, Субботин и Изотов, были достаточно гордыми и знающими свои обязанности. Они избегали разговоров о своей размолвке или ссоре, происшедшей после того, как они вышли из штаба, сдав судовые документы нарушителей, протоколы задержания и предварительного допроса. Мачта браконьерской шхуны торчала в дальнем углу гавани, рядом с подготовленными к списанию баркасами. Субботин тогда спросил:
— Послушай, Михаил, с чего это ты во время допроса и составления протоколов вздумал ухмыляться, а потом вмешиваться в мой разговор с нарушителями? И вообще почему последнее время стал со мной то официальным, то ироничным? Нам ведь долго плавать вместе.
Изотов остановился, потупился, размышляя, потом вскинул голову и посмотрел на Субботина:
— Мы пограничники, Николай Палыч, а не судьи и не народные заседатели. Наше дело задерживать нарушителей, их дальнейшую судьбу решает закон.
— Чем и где я задел закон, Михаил Алексеевич?
— Ничем и нигде. Вы действовали точно, согласно уставу и инструкциям. Но зачем подробно рассказывать задержанному шкиперу, какое его ждет наказание, называя предельную меру? Вы сами не знаете, какое решение вынесет суд. Кстати, в большинстве статей нашего уголовного кодекса и указов поставлена верхняя мера наказания и нет низшей меры. Суду дается возможность определить меру наказания, начиная от оправдания и кончая предельной.
— Мы на службе. Нарушитель есть нарушитель, и с ним миндальничать нечего, — повысил голос Субботин и нахмурился. — А что вы нашли смешного в моем допросе?
Немного подумав, Изотов ответил:
— Так, вспомнил одну арию из «Князя Игоря»: «Пожил бы я всласть. Ведь на то и власть».
— В чем вы меня обвиняете, Изотов?
— Обвиняю? — Изотов пожал плечами, стиснул зубы, опять помолчал и сказал: — А ведь, на самом деле, вы нарушили инструкцию, по которой нам запрещено вести с задержанными посторонние разговоры.
— Что? Что вы говорите, товарищ старший лейтенант?!
Изотов ответил внезапно отвердевшим голосом:
— Когда этот старый шкипер, которому по нашим законам уже лет пять как пора на пенсию и который не владелец судна, а выполняет волю хозяина, вас спросил, что его ждет, вы вместо положенного для нас ответа: «Это решит суд», — начали рассказывать страсти-мордасти о Сибири, тундре и Колыме. А он газет наших не читал и жил старыми слухами, подогреваемыми их пропагандой. Вы не исполняли свои обязанности, а наслаждались властью, товарищ капитан-лейтенант.
Субботин изумленно отшатнулся:
— Вот как? Ну, не ожидал такой придирки. — Он вдруг прищурился, поиграл желваками и произнес с усмешкой: — Никакого нарушения я не вижу. А вот вы, товарищ старший лейтенант, нарушили устав: обсуждаете действия своего старшего начальника.
— Никак нет, товарищ капитан-лейтенант, — отчеканил Изотов. — Я отвечаю на вопрос старшего начальника. Вы спросили, почему я ухмылялся, вмешался в разговор, — я ответил. Приказы и действия старших начальников обсуждать нельзя, а поведение и отношение к людям нужно обсуждать по всем уставам, и прежде всего по уставу партии.
— М-да, — многозначительно произнес Субботин. — А не спросил бы — доложили начальству или выступили на партсобрании?
— Нет. Это вы сами поймете, — тотчас ответил Изотов и через несколько секунд признался: — Я жалею, что не сказал об этом раньше, после того как мы подобрали в море двух ротозеев. Ведь тогда любому… — Изотов запнулся, подбирая слова, а Субботин дернулся, как от пощечины. — Ну… каждому было ясно, что в нашем море в одних плавках, без крохи пищи и капли воды, на пляжной надувной лодке без весел даже сумасшедший не решится бежать за границу. А вы этих мальчишек довели чуть не до истерики, сказав, что их посадят на три года. Зачем?
Субботин сухо ответил:
ebooksa