— А ну-ка расскажи, браток, як ты с «бобиками» воевал?..
Это Рева у соседнего костра спрашивает бойца Злуницына, и по голосу Павла понимаю — сейчас предстоит забавный разговор.
— Да я уж говорил вам, товарищ капитан.
— А ты товарищам расскажи. Опытом поделись.
— Какой там опыт… Словом, это уже под конец было. Наши из Локтя выходят, а мы с Лесиным маленько подзадержались: уж больно хотелось сбить одного снайпера. Сбить — сбил, но патроны поизрасходовали. Догоняем наших, а вокруг офицеры, как тараканы из щелей повылазили. Ни туда нам, ни сюда. В сарайчик забежали. Глядим, в сарайчике уже кто-то сидит. Вначале решили — наши: в потемках-то ничего не разберешь. «Кто такие?» — спрашиваю. «Полицейские из Брасова». Вот те раз, думаю: из огня да в полымя попали. К тому, же вижу — пятеро, и все вооружены. Ручной пулемет прямо на меня смотрит…
— Струсил, Злуницын?
— Маленько не по себе стало… Что, думаю, делать? В молчанку играть вроде бы глупо. В драку лезть и того глупее: на шум офицеры набегут. И вот тут осенило меня: «Патроны, спрашиваю, есть?» — «Нет патронов. Все вышли». Отлегло от сердца, а все же сомневаюсь. «Хотя бы десяток». — «Да говорим вам — ни единого». Совсем полегчало: раз «бобики» такие же, как мы, пустые, значит — начхать нам на «бобиков». «Ну и черт с вами», — говорю. Вышли мы из сарая и догнали наших… Вот и все. Что тут интересного — не знаю…
— Прямо як наши никопольские зайцы! — смеется Рева. — А ну-ка, Петраков, расскажи товарищам о зайцах.
— Под Апостоловом дело было, на Днепропетровщине, — начинает Петраков. — Решило как-то районное начальство поохотиться. Узнали об этом зайцы и перепугались. Собрались в глухом овраге, уши повесили, усы опустили, дрожат и совет держат, как быть. Ждут смерти день, ждут два, ждут три — нет охотников. Может, отменили охоту? Решили послать самого храброго зайца в районный центр на разведку обстановки. Пробрался вечером храбрец по огородам и видит — домик стоит. Огляделся, нет ли вблизи собак, и юркнул в яму, что под крыльцом была. Прижался к стенке, дрожит и слышит: наверху шум, громкие голоса, ругань. Одно только разобрал заяц, что про охоту идет разговор: сезон, дескать, пришел, а охотиться нечем. Обрадовался заяц, приосанился, поправил усы, выпрямил уши и вышел на улицу. Видит — над домом вывеска: «Охотничий магазин». Ну, думает, была не была. Входит в магазин — и скок на прилавок: «Директора ко мне!» Приходит директор. «Порох есть?» — «Нет» — «Дробь есть?» — «Нет». — «Ах, вот как», — и заяц даже лапкой повертел перед носом директора. — «Раз нет — начхать нам, зайцам, на вас». Ухмыльнулся, еще раз молодецки усы распушил — и прыг с прилавка. С тех пор ему среди зайцев первейший почет и уважение…
Раздается хохот. Заразительнее всех смеется сам Рева.
— Ну и Злуницын!.. «Начхать, говорит, на вас, «бобики!..»
В лесу слышатся голоса, скрип саней. Это вернулось из Локтя наше прикрытие.
Вспышка костра — и я вижу Шитова. Иван Иванович останавливает сани. На санях сидят какие-то люди. Кого он привез с собой? Пламя снова меркнет, и теперь виден только один Шитов и голова его лошади.
Какая редкая выдержка у Ивана Ивановича! Словно не было бессонной ночи, тяжелого боя, этой вьюжной морозной дороги. Будто только что вышел он из теплой избы.
Неторопливо снимает тулуп, покрывает им коня, вытаскивает из розвальней охапку сена и по-хозяйски наблюдает, как довольно фыркает конь. Потом, внимательно оглядев костры, застегивает свой ватник, подходит ко мне и докладывает, что приказание выполнено: закрепился на окраине Локтя, приготовился к обороне, но офицеры не наседали.
— В назначенное время начал отход, — продолжает Шитов. — По балочке огибаем Локоть, чтобы выйти на вашу дорогу, и вдруг видим сани. На санях три женщины и старик-возница. Вот, думаю, повезло, пассажиров попросим сойти, а сами на лошади вас догоним — уж больно вьюжно было, да и устали мы порядком. Взглянул я в сани, а там на сене офицер лежит — в погонах, как полагается. Только форма чудная: вроде не немецкая. Я было с офицером хотел поговорить, но толку от него не добился: пьян. Одно бормочет: «Партизаны… Партизаны… Вы наши, мы ваши»… Одним словом, привезли их…
— Так они, значит, здесь? — перебиваю его. — Давай сюда.
Первыми подходят три девушки. Лицо одной из них кажется знакомым, но мне некогда разглядывать ее: пленный офицер действительно необычен.
На нем светло-зеленая шинель. В одной руке шапка, в другой охапка сена. Густые черные волосы взъерошены, и в них застряли соломинки. Офицер или пьян или болен. Мутны его большие черные глаза, черты лица кажутся несобранными, размякшими.
Внимательно оглядев нас, он бросает на снег сено и ложится, протянув ноги к самому костру, — будто он не пленный, а пришел к своим старым хорошим знакомым, с которыми расстался совсем недавно.