— Прошло два дня — и новая записка, — продолжал хозяин. — Читайте.
На странице, вырванной из тетради, крупные размашистые буквы:
«Тов. Иванченко! Поскорей явись к Алексютину, а то пришлет людей и казнит как предателя!. Поторопись, друг.
— Алексютин — командир партизанского отряда, — объясняет хозяин. — А Григорий — это Григорий Иванович Кривенко, из Челюскина.
— Был у Алексютина? — спрашиваю я.
— А где его найдешь? Вывесок он на деревьях не вешает. Все урочища исходил — никого. Побывал у Кривенко. Тот тоже ничего не знает. К нему случайно заглянул Алексютин и говорил: Иванченко убить надо за то, что он староста. Григорий Иванович сразу же написал эту записку: думал — знаю, где его найти. А я первый раз у него узнал, что существует такой Алексютин…
Иванченко замолчал. На его высоком лбу налилась тугая жила. Пальцы нервно мяли хлебный шарик. Видно, дорого дается ему внешнее спокойствие.
— Так и живу. Куда ни повернись — смерть…
— Да, дуже погано, — задумчиво говорит Рева.
— Сами понимаете: теперь старостой мне больше не быть, — решительно заявляет Иванченко. — И контору мою пора закрывать… Товарищ комиссар, может, возьмете меня к себе? Со всем моим хозяйством, конечно?
— От, це дило! — радостно восклицает Рева. — Собирайся, браток. Пошли.
— Раз так, надо мне с товарищем Черняковым посоветоваться, его с собой захватить.
— Это еще кто такой?
— Понимаете, товарищ комиссар, беспартийный я, А недавно в селе появился член партии Черняков. Положение же мое, как видите, тяжелое: легко оступиться, недодумать чего, людей подвести. Ну так вот, Черняков — вроде моя партийная совесть, руководство, комиссар, что ли, называйте, как хотите. Все ему говорю, обо всем советуюсь.
Посылаем хозяйку с Ларионовым за Черняковым и снова продолжаем беседу:
— Если Черняков не против, думаю, дней через десять управлюсь, — говорит Иванченко. — Прежде всего хлопцев надо собрать: они у меня рассованы по разным селам. Потом оружие вынуть из тайников — патроны, автоматы, два станковых пулемета. А главное, табор приготовить в лесу. Рано или поздно Павлов пожалует сюда и начнет жечь село — так чтобы было где народу голову приклонить. Место нашел хорошее: сто лет будут искать — не найдут. А вот шалаши еще не кончены.
— Среди твоих хлопцев есть толковые командиры? — спрашиваю я.
Хозяин задумывается.
— Разве человечью душу сразу распознаешь?.. Полагаю, Лаборев таким может быть: хоть молодой, а с понятием, серьезный. Только делом людей надо проверить, товарищ комиссар… Вот, к слову сказать, какой у меня случай произошел. Рассказали мне пленные, что сидит в лагере наш советский командир Смирнов. Говорили — боевой хлопец: собирается бежать из лагеря и драться с фашистами. Выправил я на него требование, Павлов послушно подмахнул, и я отправил с бумагой в Хутор Михайловский нашу учительницу Мусю Гутареву. Представьте, повезло ей — недавно вывела его из плена. По дороге ко мне Смирнов упросил остаться дня на три в Подлесном. А тут каратели нагрянули, захватили его, и попал Смирнов в Трубчевск, в госпиталь для военнопленных. Это мне точно известно… Вот я и думаю: не он ли проболтался трубчевскому бургомистру о моей конторе? Уж больно легко его из лагеря выпустили… Да, пуд соли вместе не съешь — человека не узнаешь…
Вспоминается Ева Павлюк, Таня, памятник Тимирязеву в Москве и около него высокий стройный юноша, студент Тимирязевской академии Иван Смирнов…