Кротов недоуменно переглянулся с Антоном. Кашлянув, с усмешкой сказал:
— Не совсем понятно, Федор Степаныч, твое заявление. Желательно высказать его в более подробной форме.
— Я не заявляю — подсказываю, из-за чего убийство могло на пасеке совершиться.
— Нам действительно надо знать подробности, — вмешался в разговор Антон, а Кротов тут же представил его кузнецу:
— Это товарищ Бирюков, начальник уголовного розыска района.
Кузнец ничуть не удивился:
— Бирюковых издали по обличью видать. — И с затяжными паузами, словно взвешивая каждое слово, стал рассказывать, как недавно пасечник Репьев предлагал ему за тысячу рублей архиерейский золотой крест с изображением Христова распятия. Крест был старинный и стоил намного дороже, чем тысяча.
— Не поинтересовались у Репьева, где он взял этот крест? — спросил Антон.
— Поинтересовался. Гриня сказал, будто бы в роднике, близ которого остановился цыганский табор, нашел.
— Из Америки с подземным потоком выплыл? — усмехнулся Кротов, но кузнец вполне серьезно ответил:
— Нательные золотые и серебряные крестики раньше в роднике находили. Часовня в старое время стояла там. С годами строение разрушилось. Остатки его Степан Екашев в Отечественную войну на дрова себе увез, оттого теперь и чахнет здоровьем…
— Откуда же, Федя, кресты в роднике оказались? — недоверчиво спросил Кротов.
— Видно, служители после революции зарыли их в землю, а они с водой выплыли. Кресты не для земли делаются.
— По-твоему, Репьев на самом деле мог найти крест?
— Мог найти, а мог и украсть.
— У кого?
— У тех же цыган.
— Думаешь, за это цыгане и убили Репьева?
Кузнец торопливо перекрестился:
— Упаси бог так думать. Винить цыган не хочу. Верней всего, кто-то другой на Гриню руку наложил.