— Доверяю, Семен Трофимович, — устало сказал Лимакин.
Прокурор, словно соглашаясь, кивнул и, глядя на Антона, стал рассказывать. Сведения, полученные Лимакиным, на самом деле, оказались очень любопытными. На последнем допросе следователю удалось-таки вызвать Козаченко на откровенность, и тот показал, что в момент убийства Репьева Роза находилась в пасечной избушке, мед ела. При ней заявился на пасеку Барабанов и попросил у пасечника налить ему трехлитровую банку меда. Репьев открыл флягу, которая стояла на телеге, и наполнил банку. Недолго о чем-то поговорив с пасечником, Барабанов, завязав банку в хозяйственную сетку, торопливо пошел по направлению к старому тракту. Репьев, заглянув в избушку, сказал Розе, что сейчас принесет «сотовую рамку из настоящего воска, а не из синтетического». Взяв Левкин нож и чашку, пошел к ульям. Минут через десять Роза через окошко увидела, как за редким березничком, недалеко от пасеки, остановилась мчавшаяся рысью подвода. От нее к пасеке пробежал мужчина в зеленом плаще, и почти у самой избушки вдруг раздался выстрел. Перепуганная Роза несколько минут ждала Репьева, но, видя, что тот не приходит, выскочила босиком за дверь — пасечник с окровавленной грудью лежал навзничь возле телеги. Позабыв о своих туфлях, Роза бросилась в Серебровку, однако, испугавшись обвинения в убийстве, не добежала до деревни и спряталась в лесу. Когда часам к одиннадцати, одумавшись, она прибежала к роднику, цыгане уже снялись с места, и Роза догнала их лишь на шоссе, где они пытались остановить попутные машины.
— Тут Козаченко и «поучил» сестру цыганским бичом, — доставая пачку «Беломора», закончил прокурор.
— Чего сам Козаченко испугался? — спросил Антон. — Почему он весь свой табор на ноги поднял?
— Пока Козаченко искал угнанную лошадь, табор стихийно снялся. Цыганенок Ромка панику устроил. Тоже разыскивая лошадь, он после выстрела примчался к пасечной избушке. Увидев окровавленного пасечника и убегающую Розу, мальчишка стриганул в табор с криком: «Розка Гриню насмерть запорола!»
— Ну, а кто горло Репьеву перерезал?
Прокурор развел руками.
— Это не сочинение на заданную тему? — опять спросил Антон.
— Цыгане все до единого подтверждают показания Козаченко.
— Надо, Семен Трофимович, освободить его из-под стражи.
— Освободить не трудно, но как бы после этого весь табор не разбежался. Двоих-то уже только в Толмачево удалось перехватить. — Прокурор затянулся папиросой. — Подозрительно, чего Левка с Розой надумали отсюда улизнуть, если не чувствуют своей вины?
В разговор вмешался Лимакин:
— Козаченко говорит, что они не первый раз пытаются порвать с табором. Любовь, дескать, у них.
— Как бы эта любовь нам боком не вышла. Преступник-то пока на воле гуляет. — Прокурор посмотрел Антону в глаза. — Конечно, Козаченко сегодня же освободим, но Левку и Розу из числа подозреваемых, мне кажется, исключать рано.
— Улики против них веские, — согласился Антон. — Каких-либо примет того мужчины, который подбегал к пасеке, Роза не приметила?
— Только — зеленый плащ, вроде солдатского. Мы пробовали за эту примету ухватиться, но такими плащами в районе с самой весны торгуют.
Лимакин усмехнулся:
— Даже у нас с Семеном Трофимовичем по такому плащику имеется.
— Да, да, — подтвердил прокурор и обратился к Антону: — Хотя бы общую картину преступления представляешь?
— Предположительно…