После освобождения из тюрьмы 50-летний учитель еще два года преподавал немецкий язык в петроградской гимназии. Пока платили жалование, он аккуратно, с немецкой педантичностью отчислял его часть в помощь русским раненым в госпиталях и лазаретах. Учитель Иван Фердинандович Вейерт умер вскоре после революции, в 1918 году, когда столицу бывшей империи в разгар гражданской войны охватил голод.
Вернувшийся в Германию барон Эрнст Густав фон Лерхенфельд до конца Первой мировой войны работал в немецкой администрации на оккупированной немцами российской части Польши. Но барон-шпион вошёл в большую историю не в годы Первой мировой, а во время Второй мировой войны. В момент ареста в Петербурге в августе 1914 года у 43-летнего барона была годовалая дочь, внучка русского генерала, проигравшего японцам сражение у Вофангоу. Через 20 лет уже в Германии эта выросшая девочка с титулом баронессы стала женой графа Клауса фон Штауффенберга, тогда лейтенанта немецкой армии. Ещё через десятилетие Штауффенберг, уже в чине полковника вермахта, устроит знаменитое покушение на Гитлера 20 июля 1944 года, когда фюрер Третьего рейха выживет только чудом и волей случая.
К счастью для барона фон Лерхенфельда, тестя Штауффенберга, до неудачного покушения он не дожил, мирно скончавшись в январе 1944 года. Тем самым бывший шпион кайзера счастливо избежал ареста гестаповцами, ведь все иные родственники Штауффенберга, включая его жену и тёщу, после вскрытия заговора были помещены в концентрационные лагеря.
Вдова барона Лерхенфельда, урождённая русская баронесса фон Штакельберг, которая в начале Первой мировой войны свободно ходила в Трубецкой бастион Петропавловской крепости на свидания с мужем-шпионом, умерла в январе 1945 года, не выдержав и полугода в гитлеровском концентрационном лагере. Вторая мировая была во всём куда более жестокой, чем Первая…
Глава 11. «Отчего много у вас немцев?…» или «Борьба с немецким засильем»
Первая мировая война стала первым тотальным столкновением стран с взаимозависимой экономикой. В отличие от предыдущих столетий, к началу XX века все противоборствующие стороны уже были объединены множеством разнообразных и сложных связей – от взаимного проникновения капиталов до технологических процессов, связывавших промышленные производства по разные стороны границ, вдруг ставших линиями фронтов. Поэтому война нового типа заставила не только рвать торговые отношения с противником, как то бывало во все века ранее, но и попытаться разорвать все эти куда более изощрённые и запутанные связи.
Однако начиналось всё традиционно, как в эпоху прежних войн. 28 июля (10 августа нового стиля) 1914 года появляется Именной Высочайший указ императора Николая II «О правилах коими Россия будет руководствоваться во время войны 1914 года». Это был высший законодательный акт в России того времени и, заметим, что издававшие этот документ сановники не предполагали, что война затянется надолго после 1914 года.
Указом предписывалось задержать все торговые суда воюющих с Россией государств, застигнутые войной в русских портах, а граждане воюющих с Россией государств лишались «всяких льгот и преимуществ, предоставленных договорами или началами взаимности». «Неприятельские подданные», состоявшие на действительной военной службе и подлежащие призыву, по данному указу либо высылались из России, либо ссылались в отдаленные губернии. Как видим, все меры были вполне традиционными еще со времён средневековых войн прошлого.
Однако Российская империя к началу XX столетия была тесно связана с германской экономикой. В стране действовали тысячи торговых и промышленных предприятий, принадлежавших полностью или частично германскому капиталу. В губерниях империи проживали десятки тысяч подданных Второго Рейха и Австрийской империи, а кроме них еще свыше двух миллионов подданных России немецкого происхождения и немецкой национальности. И опыт прежних ограниченных войн не давал ответа, что делать с ними в новых условиях.
Не было ни опыта, ни соответствующих законов. Более того, у большинства первых лиц империи не было даже психологической готовности перенести нравы войны с линии фронта в сферу экономики и частной собственности.
3 августа 1914 года в Совете министров Российской империи попытались обсудить вопрос о находящихся в стране капиталах и собственности выходцев из Германии и Австро-Венгрии. Министр внутренних дел Николай Маклаков, давний сторонник «борьбы с немчеством», заявил, что в отношении немцев на территории Российской империи «пора покончить с позой сентиментального уважения к закону». Но большинство министров и сановников уже воюющей империи были не готовы к такому резкому повороту. Общее мнение выразил Главноуправляющий землеустройством и земледелием Александр Кривошеин, в то время фактический глава всей экономики России: «Мы должны вести себя как мировая держава, хотя слова Маклакова соблазнительны».
Поэтому первые месяцы Мировой войны германская экономика на территории России продолжала функционировать по законом мирного времени. Только 22 сентября 1914 года, когда русские армии потерпели окончательное поражение в Восточной Пруссии и стало понятно, что война не будет быстрой, Совет министров Российской империи ввёл запрет на право владения, пользования и приобретения недвижимого имущества «неприятельскими подданными».
Но в условиях тотальной мировой войны власть и общество России беспокоили уже не только относительно малочисленные граждане Австрии и Германии. Не меньшее, а то и большее беспокойство вызывали два миллиона немцев, до того являвшихся полноправными подданными Российской империи.
И здесь первым задал тон император всероссийский Николай II. В начале октября 1914 года он в привычной монарху манере публично заметил Петроградскому градоначальнику генерал-майору Оболенскому: «Отчего много у вас немцев? Обратите внимание, что надо это выяснить. Я приказываю всех выслать. Мне это всё надоело».
Заметим, что у последнего русского царя даже в семье было «много немцев», но никто из подданных не решился ему напомнить об этом. Император, явно, имел в виду немцев, сохранявших германское и австрийское подданство. Но бюрократическая вертикаль империи восприняла эти всуе брошенные слова монарха как указание на необходимость перехода к активным действиям в отношении всех немцев вообще. Естественно под удар попали не многочисленные бюрократы и сановники немецкой национальности, а социальные низы немецкой диаспоры в России – крестьяне-колонисты в западных губерниях страны.
Кстати, в начале войны российские немцы отдали дань порыву патриотизма, охватившему в июле-августе 1914 года всю страну. Так, немецкие колонисты на юге России в первые дни войны организованно вышли на патриотические манифестации, собравшие многие тысячи человек. Под портретами русского царя немецкие крестьяне на немецком и русском языках дисциплинированно призывали к победе над германским кайзером и австрийским цесарем.
На заседании Государственной думы 26 июля 1914 года депутаты немецкой национальности Гамилькар Евгеньевич Фелькерзам и Людвиг Готлибовчи Люц, оба члены фракции «октябристов», выступили с патриотическими заявлениями от имени всех русских немцев. «Немцы, населяющие Россию, всегда считали её своей матерью и своей родиной, и за достоинство и часть великой России они все, как один человек, сложат свои головы», – говорил с думской трибуны херсонский помещик Люц. Ему вторил остзейский барон Фелькерзам: «Немцы безусловно выполнят свой долг как верноподданные русского царя». (Заметим, что думские патриоты Люц и Фелькерзам в окопах свои головы, естественно, не складывали, а после 1917 года оба эмигрировали в Германию).